Ватутин уже хотел уйти с наблюдательного пункта, как полковник доложил ему:

— Товарищ командующий, а ведь гитлеровцы устраивают новую провокацию.

— Что такое? Какую еще?

— Опять гражданских людей на наши позиции гонят.

— И опять переодетые солдаты?

— Не похоже. Наверное, жители Чижовки. Взгляните сами…

Ватутин посмотрел в бинокль. По склону холма спускалась толпа женщин, детей, стариков. Они медленно брели к позициям гвардейцев, а за ними крались фашистские солдаты.

— Опять та же история повторяется, — сказал полковник.

— Та же, да не та, — ответил Ватутин. — Днем они решили к маскараду не прибегать… Ну, что думаете делать?

— Постараться пулеметным огнем с флангов отсечь жителей от фашистов.

— Правильно! Но это надо делать очень осторожно, чтобы не попасть в своих.

Вдруг поблизости из кустов выбежали несколько бойцов. Они тащили пулемет. Среди них Ватутин заметил и давешнего Карпова: здоровой рукой он нес патронные диски. Увидев командующего, солдат приостановился.

— Куда вы? — спросил их полковник.

— В обход идем — с фланга немца отшибать, — пояснил Карпов.

— Ну а как он вас опять в это время с позиций собьет? — спросил Ватутин.

— Не собьет, товарищ генерал! У нас теперь на переднем крае подполковник снайперов поставил, они врагов на выбор бьют, где только покажутся… Да и мы быстрее двигаемся. Ученые!..

Солдаты ушли, а Ватутин спустился в блиндаж и в смотровую щель стал наблюдать, что происходит на полициях. Было совсем тихо. Гвардейцы не стреляли, боясь попасть в своих. Вражеские солдаты по-прежнему крались за толпой, которая продолжала медленно спускаться по склону холма.

Но вот откуда-то с боков застрочили пулеметы, и в ту же секунду гвардейцы, приподнявшись из окопов, стали кричать толпе:

— Сюда! К нам! К нам! Бегите!.. Скорее!..

Передние ряды толпы побежали, за ними следующие, и через несколько мгновений женщины, старики и дети потоком устремились к позициям гвардейцев.

Женщины кричали:

— Спасите! Не стреляйте! Мы свои! Свои!..

А снайперы быстро и точно делали свое тонкое дело, целясь в эсэсовцев, которые все же старались спрятаться за женщинами.

Эсэсовцы — их было больше батальона — не смогли прорваться вперед; теперь справа и слева по ним били пулеметчики.

— Товарищ командующий, поедемте! — сказал Семенчук.

— Теперь, пожалуй, можно, — согласился Ватутин. Когда его вездеход выехал из рощи, он оглянулся на холм и увидел, что гвардейцы поднялись в атаку.

Но он не остановил шофера. Он был убежден, что на этот раз гитлеровцы безвозвратно потеряли Чижовку.

 Стояли теплые, погожие дни. Снег в степи искрился и голубел, а на дорогах разливались озерки, и талый снег был серым, ноздреватым.

Ватутин обдумывал, как проехать на Обоянь. Пожалуй, без особых задержек можно будет добраться по старым шляхам — там нет большого движения.

Его глаза потеплели. Он смотрел на едва заметные черточки, обозначающие на карте холмы, речку, лес, на тонкую темную линию шляха и на коротенькую цепочку мелких букв, складывающихся в знакомое слово — Чепухино. Как давно он не был дома!..

Когда немцы приближались к деревне, его мать и сестры с сельскими активистами пытались уехать на попутном военном грузовике. Но гитлеровцы опередили их, и Ватутины оказались отрезанными от Красной Армии.

Шофер поджег машину и пошел на Россошь, надеясь пробраться в свою часть. С ним ушли и активисты. Старухе, Вере Ефимовне Ватутиной, не под силу был такой переход, а дочери не решались оставить ее одну, и все четверо вернулись домой.

Об этом Ватутин знал из письма, которое получил от младшей сестры Лены вскоре после освобождения родных мест.

Лена писала также о том, что немцы долго не знали, что они доводятся родными генералу Ватутину. Но среди односельчан нашелся предатель, Василий Балашов, в прошлом кулак и вор, сидевший до войны в тюрьме за кражу. Он пошел на службу к врагу, выдал председателя колхоза. И гестаповцы его расстреляли. Балашов же предал и семью Ватутиных.

Узнав, кто такие Ватутины, гестапо решило учинить над семьей расправу, и не только над матерью и сестрами, но и над дальними их родственниками, которых было много — чуть ли не половина деревни.