Катерина Андреевна перенесла сильнйшую горячку и пролежала въ постели очень долго. Боле недли она была въ безпамятств и бредила, и металась, видя разбойниковъ, Наташу, представляя себя въ ея рукахъ всячески терзаемую. Лучшіе доктора тогдашней Москвы лчили ее и боролись съ тяжелымъ недугомъ, опасаясь за умственныя способности сильно потрясенной больной. Легко раненый Павелъ Борисовичъ не отходилъ отъ постели Катерина Андреевны и спалъ кое-какъ, прикурнувшись на диван, не боле трехъ четырехъ часовъ въ сутки. Наука съ одной стороны и здоровая молодая натура съ другой сдлали свое дло, и Катерина Андреевна выздоровла. Первымъ ея вопросомъ былъ вопросъ о Над.

— Что эта двушка, эта „купеческая невста“ у насъ? — спросила она.

— У насъ, мой ангелъ, — отвтилъ Павелъ Борисовичъ.

— Отпусти ее къ жениху...

— Да? — слегка удивился Павелъ Борисовичъ.

Онъ думалъ, что у Катерины Андреевны, какъ и у него, явится особенно сильная ненависть къ „хамамъ“ посл всего случившагося. Что до него, то онъ видть не могъ теперь своей дворни, сдлался съ нею строгимъ до жестокости и какъ бы мстилъ имъ за болзнь, за страданіе Катерины Андреевны. Онъ жестоко наказалъ всхъ тхъ, которые оказались освобожденными отъ суда, какъ не принимавшіе участія въ разбо; помилованы имъ были лишь т, которые прямо заявили себя преданными барину, а надъ могилою погибшаго геройской смертью дворецкаго онъ поставилъ богатый памятникъ съ подобающей надписью и всю семью дворецкаго отпустилъ на волю, щедро наградивъ. Особенно сурово и круто обошелся онъ съ бывшими фаворитками, какъ бы мстя имъ за вину Наташи. Они были поголовно обвинены въ пособничеств, въ бездйствіи, въ соучастіи — не судомъ уголовной палаты, а Павломъ Борисовичемъ и понесли наказаніе въ вотчин, вынесли по сту и боле ударовъ, а затмъ разосланы по дальнимъ имніямъ. Весь штатъ прислуги, за очень немногими исключеніями, Павелъ Борисовичъ перемнилъ и боле чмъ на половину взялъ нанятыхъ. Онъ прямо возненавидлъ свою дворню, не понимая того, что она была обижена вопіющей несправедливостью, деспотизмомъ „бглой барыни“ и ея наперстницы Глафиры. Питая теперь такія чувства ко всмъ дворовымъ и крпостнымъ, отрицая въ нихъ вс человческія чувства, онъ былъ удивленъ желаніемъ Катерины Андреевны отпустить Надю.

— Ты хочешь, чтобы ее отпустили къ этому купцу ея! — спросилъ онъ, нжно лаская Катерину Андреевну.

— Да. Она мн все во сн снилась, и мн жаль ее. Она не виновата ни въ чемъ. Отпусти ее, мой милый.

— Да все, что теб угодно, будетъ сдлано, моя радость, а только я думалъ, что ты особенно должна ненавидть теперь всю эту породу. Ты ангелъ, ты святая у меня!..

Но Павелъ Борисовичъ ошибался.

Не чувство доброты заставляло Катерину Андреевну отпустить Надю, не смягчилось сердце красавицы во время болзни, нтъ.

Она, придя въ себя, только и думала о томъ, взята ли Наташа, арестована ли она, будетъ ли она наказана по заслугамъ? Эти недобрыя мысли волновали ее, и если она желала отпустить Надю, то по чувству какого-то суеврнаго страха. Ей казалось, что именно эта двушка принесла имъ несчастіе и что если она не будетъ отпущена, то послдуютъ еще новыя несчастія. Павлу Борисовичу она ничего про это не сказала и похвалы его приняла, какъ заслуженную дань, нжно ласкаясь къ нему и представляясь растроганной.

Когда Катерина Андреевна настолько окрпла, что ей было разршено покидать не надолго постель, она разспросила обо всемъ.

Разбойники были переловлены почти вс, бжать удалось очень немногимъ. Вс повинились и ждутъ по острогамъ своей участи. Въ острог сидитъ заключенная въ одиночную камеру и Наташка. Она обличена, какъ руководительница шайки, вс улики противъ нея, да она и не отпирается, она созналась во всемъ.

Павелъ Борисовичъ не сказалъ Катерин Андреевн о томъ, что Наташа на допрос разсказала о своемъ намреніи замучить барыню до смерти, что и было главной цлью нападенія на усадьбу.

Въ свою очередь не разсказала ему Катерина Андреевна о пощечин. Эта пощечина все еще словно горла у ней на лиц и жгла ея щеку.

— Что же будетъ съ Наташкой? — спросила она у Павла Борисовича, не смотря на него.

— Ее накажутъ кнутомъ на площади и, если она переживетъ наказаніе, сошлютъ на каторгу. Она вдь обвиняется въ разбо, въ покушеніи на жизнь и какъ участница убійцъ поджигателей. Неужели теб и ея жаль, Катя?

Катерина Андреевна вздохнула.

— Да, Поль. Это вроятно ужасно переносить такое наказаніе!

— Она заслужила его!

Чтобы перемнить этотъ разговоръ, Павелъ Борисовичъ разсказалъ обо всемъ томъ, что произошло во время болзни Катерины Андреевны. Дло о смерти Луки Осиповича Коровайцева кончено, и Катерина Андреевна иметъ полное право выходить замужъ. Освобожденъ отъ суда и Черемисовъ, который представленъ теперь къ наград за геройскую защиту Скосыревскаго дома и за поимку шайки разбойниковъ. Черемисовъ согласился взять у Павла Борисовича денегъ подъ заемное письмо, покупаетъ имнье у нихъ въ узд и на первыхъ же дворянскихъ выборахъ будетъ избранъ дворянствомъ единогласно исправникомъ. Мимолетная, хотя и сильная страсть къ Над у него прошла, и онъ увивается уже за хорошенькой дочерью помщика Полтева и пользуется взаимностью. По всему вроятію дочка Полтева будетъ исправничихой; ее ужъ такъ и зовутъ родные и подруги.

Переговоривъ обо всемъ этомъ, Павелъ Борисовичъ и Катерина Андреевна ршили немедленно перехать въ Москву, — усадьба опротивла Катерин Андреевн, — обвнчаться безъ особой торжественности и сейчасъ же посл свадьбы ухать за границу.

Вскор посл этого готовился къ свадьб Иванъ Анемподистовичъ Латухинъ. Совсмъ было пропалъ и погибъ молодой купецъ посл горя, которое обрушилось на него, но его спасла религія, которая спасаетъ всегда врующаго русскаго человка.

Поручивъ дяд Игнату увезти Надю и узнавъ о пораженіи разбойниковъ, Иванъ Анемподистовичъ окончательно упалъ духомъ и запилъ „мертвую“. Онъ погибъ, думалось ему. Разбойники, конечно, покажутъ на допрос о его соучастіи съ ними и ему грозятъ судъ, позоръ, ссылка, можетъ быть, и плети. Напиваясь съ утра, Иванъ Анемподистовичъ каждую секунду ждалъ полиціи, ареста, страдалъ и мучился, какъ человкъ приговоренный къ смерти. Вино мало помогало ему. Напившись до полнаго забвенія, онъ засыпалъ тяжелымъ тревожнымъ сномъ и его душилъ кошмаръ, а когда хмль проходилъ, — наступало невыносимо тяжелое состояніе, и бдный Латухинъ думалъ о самоубійств. Мысль эта все чаще и чаще являлась у него, и вотъ въ одну непогожую, дождливую ночь онъ, напившись въ какомъ то кабак, пошелъ по Москв-рк съ ясно опредленною цлью покончить съ собою. Онъ выбралъ крутой берегъ за Симоновымъ монастыремъ и побрелъ туда. Дождь промочилъ его до костей, втеръ сорвалъ съ него шляпу и унесъ куда то въ поле, а онъ все шелъ и шелъ. Вотъ и облюбованное мсто. Иванъ Анемподистовичъ подошелъ къ самому краю крутаго и глинистаго берега и глянулъ на рку. Глухо шумла она и плескалась; уныло завывалъ втеръ.