Согласно Валентину Рецию, «Филипп Теофраст фон Гогенгейм родился в Айнзидельне, что в Швейцарии… И был позже прозван великим Парацельсом. Он написал 230 книг по философии, 40 книг по медицине, 12 о политике, 7 по математике и астрономии и 66, посвященных тайным искусствам… В Германии, а то и в целом мире нельзя в настоящее время найти другого человека, который бы написал столько ценных и замечательных вещей о философии, медицине, астрономии, праве и общественном благе. На мой взгляд, он либо с рождения обладает талантами и тягой к знанию, либо овеян благодатью Святого Духа, либо, что не менее вероятно, находится под влиянием духа злого» (III, 564).

Бросается в глаза амбивалентность этого текста, в котором, наряду с перечислением достижений Парацельса, высказывается предположение о его связи с темными силами. Нам ничего не известно о влиянии, которое текст Реция оказал на формирование представлений о Гогенгейме у его современников. Однако возможно, что именно он стоял у истоков возникновения легенды о Парацельсе как универсальном ученом, который не гнушался ни одним источником познания, мастере алхимического искусства и мудреце, объединившем все известные науки в философско-спиритуальной мистерии. Наивное стремление прикоснуться к таинственному и непознанному, связанное с типичным для раннего Нового времени желанием власти, богатства и могущества и опирающееся на идеологическую основу гностического неоплатонизма, породило феномен вульгарного парацельсизма. С последним не следует смешивать усилия выдающихся ученых, которые в течение многих поколений осваивали творческое наследие Парацельса, рассматривая его как глубокий рудник научной фантазии и космософическое осмысление практического опыта и не пытаясь придать его учению идеологические формы. Представители вульгарного парацельсизма, напротив, невзирая на смысловое содержание творений Гогенгейма, видели в нем мастера и учителя, в работах которого скрывается тайна философского камня. Именно под таким углом зрения изучением Парацельса занимался Иоганн Баптист Диллиер (1668–1745), происходивший из Обвальда и какое-то время состоявший в Иезуитском ордене. Вдохновившись примером цюрихского географа и естествоиспытателя Иоганна Якоба Шейхцера, он изучал работы о горном деле, в числе которых, по словам биографа Диллиера Лео Эттина, были и труды Парацельса. [458] Постигнув, по его мнению, тайную науку, он приобрел в собственность местечко Арнилох или Гольдлох под Энгельбергом с целью развернуть там добычу благородных металлов и бесценных минералов. Однако ему не удалось найти на этом месте ничего, кроме побелевших костей таких же горе-золотоискателей. И это только одна из многих историй о так называемых парацельсистах!

С другой стороны, Леонард Турнейзер (1530–1595), Освальд Кролл (1580–1609), Иоганн Баптист ван Хельмонт (1579–1644) и Франсуа Торкват де Мэрн (1573–1655), которых традиционно относят к вульгарному парацельсизму, творчески подошли к алхимическим трудам Парацельса и своими сочинениями внесли серьезный вклад в развитие химиатрии. [459] Несмотря на многочисленные обвинения Турнейзера, прожившего полную скандалов жизнь, в шарлатанстве, они не умаляют его значения как исследователя свойств воды. Что же касается Кролла и нидерландца Хельмонта, то их заслуги в различных областях естественнонаучного знания вообще не подлежат сомнению. Эти факты позволяют говорить о реальной и выдающейся роли Гогенгейма в истории естественных наук. Хельмонт, один из самых известных медиков-парацельсистов барокко, уже на более высоком методическом уровне продолжил начатую Гогенгеймом полемику с галеновской догматикой. За свою жизнь он провел огромное количество экспериментов и применил в своей практике любопытные квантитативные методы. Хельмонт обладал натурфилософским мышлением и в одинаковой мере интересовался специфическими свойствами мочи и вопросами о возникновении материи. Серьезно занимаясь изучением творчества Парацельса, он на основе сочинения «О горной болезни» вывел теорию газа. При этом Гогенгейм в данном случае выступает не как предшественник, а скорее как вдохновитель ученого-практика. Помимо Германии и Нидерландов, он именно в этом качестве действовал в Англии и Османской империи, где полностью пленил своим очарованием Ибн Саллума. Мощное посмертное влияние Парацельса, о котором можно написать целые тома, стимулировало активность его последователей, по крупицам собиравших творчество своего учителя и трудившихся над изданием и популяризацией его работ, а также способствовало появлению парацельсистских обществ. Содержание большей части сочинений Гогенгейма вплоть до сегодняшнего дня полностью не разгадано. Дело осложняется и тем, что от самого автора не осталось ни одной книги или оригинальной рукописи. В зальцбургском инвентаре содержатся лишь указания на «одну напечатанную и семь рукописных книг по медицине» [460] .

В XVI веке богатое собрание парацельсовских манускриптов находилось в пфальцграфской библиотеке замка Нойбург на Дунае. Здесь «княжеский писец» и «химик» Ганс Хилиан по поручению пфальцграфа Отто-Генриха (1502–1559) в течение нескольких десятилетий бережно хранил собрание из 141 рукописного тома. Большую часть рукописей составляли работы Гогенгейма. Отто-Генрих принадлежал к числу тех имперских князей, которые, страдая от нехватки средств, возлагали большие надежды на алхимию. Мы не владеем точной информацией о судьбе этих рукописей. Возможно, что вина за их исчезновение лежит на наследниках пфальцграфа, которые, как это можно предположить, с недоверием относились к алхимическому искусству и ставили его в один ряд с прочими сомнительными занятиями, не совместимыми с жизнью благочестивого христианина. Настоящие адепты таинственной алхимии, будоражившей многие пытливые умы от Раймунда Луллия до Парацельса, заботились о том, чтобы выставить свое искусство, вызывавшее недоверие и страх у окружающих, в благородном и почтенном свете. Однако, часто высказывая довольно смелые и нетрадиционные суждения, они шли на прямой риск в один прекрасный день пасть жертвами ортодоксального фанатизма. Примером настороженного отношения к алхимии может служить позиция курфюрста Эрнста Баварского, который, посетив нойбургскую библиотеку в сентябре 1597 года, посоветовал произвести инвентаризацию рукописного собрания, отделить «плохое от хорошего… и если содержание каких-либо книг уклоняется от истины, сжечь их как вредные и ненужные» [461] . К счастью, сам владелец библиотеки, с почтением относившийся к алхимии, не последовал этому совету. Но, несмотря на это, бесценные манускрипты в XVII веке все равно бесследно исчезли. До наших дней сохранилась лишь опись, в которой перечисляются названия хранившихся в библиотеке работ, а также другие записи, демонстрирующие высокий уровень библиотечного дела в замке. Нойбург был центром раннего парацельсизма. Его рукописное собрание стало основой для страсбургской рецепции Парацельса и издательской деятельности Хузера.

Упорно осваивая труды Гогенгейма, ученые теоретики и практики Европы раннего Нового времени подготовили почву для стремительного рывка алхимико-герметического мышления. Такие исследователи и коллекционеры, как Александр фон Зухтен, Иоганн Скультетус фон Берг по прозвищу Монтан, Адам фон Боденштайн, Михаил Шютц, Иоганн Гюнтер фон Андернах и другие, говорили об обновлении медицины в духе алхимии и видели в Гогенгейме Гермеса Трисмегиста новой эпохи. Оклеветанная в средние века, алхимия сняла покров, затемнявший ее лик, и засияла яркими красками. Вот что пишет об этом историк медицины Иоахим Телле: «Одним из примечательных моментов рецепции Парацельса в раннее Новое время был ошеломительный успех, который Гогенгейм снискал у носителей алхимического знания той эпохи, многочисленных врачей, фармацевтов и простых людей всех сословий, интересующихся естественными науками. Ему приписывали многие алхимические сочинения и называли его немецким Гермесом Трисмегистом. Этот необычайно стремительный процесс мистификации, который часто менял направление и устремлялся в сторону, прямо противоположную медико-фармацевтическому учению Гогенгейма, имел в своей основе схематический парацельсизм Отто-Генриха. Можно даже предположить, что его закрытость и недоверчивое отношение ко всему новому проистекали главным образом из надежды открыть, наконец, тайну философского камня, обещавшего золото и здоровье» [462] .

Показательной фигурой для раннего парацельсизма можно считать Михаила Шютца по прозвищу Токсит, родившегося в 1515 году в Штерзинге (Южный Тироль). Детские и юношеские годы он провел в Диллингене-на-Дунае, учился в университетах Тюбингена и Павии, а в 1537 году занял должность школьного учителя в швабском Урахе. Вскоре его обвинили в авторстве оскорбительного пасквиля, в котором высмеивался образ жизни местного священника, и изгнали из тех мест. Шютц не отчаялся и после неудачи в Урахе работал учителем в Страсбурге и аргаусском Бругге. В 1544 году на рейхстаге в Шпейере он был объявлен Poeta laureatus и увенчан символической короной. Уже в зрелом возрасте под влиянием Парацельса обратившись к медицине, он в 1564 открыл свою практику в Страсбурге, где в это время трудились также Гюнтер фон Адернах, Ульрих Гигер фон Пфорцхайм (находившийся одно время в услужении у Гогенгейма) и Дидемий Обрехт. Между 1564 и 1578 годом он сумел издать 23 работы своего учителя, среди которых были «Великая астрономия» и сочинение Зухтена «О тайне сурьмы», имевшее программное значение для медицинского использования металлических препаратов. Токсит известен также как издатель двух словарей парацельсовских терминов. Как и лексиконы Герхарда Дорна и Адама фон Боденштайна, увидевшие свет в 1560-е годы, словарь Шютца был издан с целью устранить ряд неясностей в терминологии Парацельса и получил впоследствии широкое распространение.

Пространные вступления и посвящения, которыми Токсит предварял свои издания, свидетельствуют не только о его выдающихся способностях в области рекламы. Некоторые замечания личного характера обнаруживают высокий духовный уровень издателя, который, как и Гогенгейм, уделял большое внимание практике, а кроме того, несут в себе выраженные идеологические черты. В одном месте Шютц пишет о том, что «без химической философии вся медицина не более полезна, чем холодный труп» [463] . Он делает акцент на трудностях в освоении трудов Парацельса и признается, что сам вначале «понимал лишь малую часть сочинений Теофраста», поскольку в его время еще не существовало удобных терминологических словарей. Однако первые неудачи не отвратили его от дальнейшего изучения творчества Гогенгейма. Он продолжал «любить (Парацельса) и не собирался ни осуждать, ни тем более презирать его». По словам Шютца, он «твердо верил в то, что такой великий учитель не ошибался и не мог ошибаться, но точно трактовал многие явления, коль скоро он сам писал о том, что не кто иной, как Бог поставил его врачом и открыл ему тайны природы. Не сомневаясь в истинности его слов, я одновременно замечаю множество ошибок как в древней, так и в современной медицине и философии, а также вижу недостатки Реформации. Сочинения Теофраста содержат в себе много полезного для человека, и в те минуты, когда я не все понимал в его трудах, я неизменно возлагал свою главную надежду на время, которое нередко называют матерью роз и которое все расставляет по своим местам».

Центральным местом, характеризующим отношение Шютца к Парацельсу, является указание на истинное «знание», которое он, в былое время «веривший каждому адепту и блуждавший в тумане заблуждений» [464] , хотел найти в трудах Теофраста. Другими словами, Теофраст Парацельс был для него мастером и учителем, открывшим свет истины, мудрецом и вдохновителем, который никогда не ошибается. Замечания Шютца дают нам типичный пример того, что парацельсизм в ранний период своего развития больше походил на научную идеологию, чем на самостоятельную отрасль науки. В истории медицины Нового времени это далеко не единичный пример. Месмер и Ханеманн, Вирхов и Фрейд, Юнг и Адлер – каждый из них в определенной степени также символизировал собой новый виток революционного реформирования медицины, научное значение которого было всякий раз частично затемнено догматизмом, в считанные годы плотным слоем покрывавшим их новаторские концепции. Если бы не активная деятельность ранних парацельсистов, мы бы ничего не знали о Парацельсе. Однако необходимо подчеркнуть различие между самим Парацельсом и любой формой его рецепции. Это особенно важно помнить, глядя на XX столетие, когда злоупотребления именем Парацельса разрослись до неимоверных масштабов.