Из великих философов XIX века творчество Гогенгейма высоко ценил Артур Шопенгауэр. В сочинении «О воле природы», которое представляет собой резюме работы «Мир как воля и представление», имя Гогенгейма упоминается в связи с поднимаемыми автором темами животного магнетизма и магии. Философ с уважением отзывается о Парацельсе и пишет, что он еще до Роджера Бэкона, Агриппы Неттесгеймского, Иоганна Баптиста ван Хельмонта и Франца Антона Месмера стал тем, «кто лучше, чем кто-либо до или после него, выразил внутреннюю сущность магии и при этом никогда не стеснялся подробно описывать магические процедуры» [477] .

Особый интерес Шопенгауэра вызывало описание у Гогенгейма вредоносной симпатической магии, когда человек, желающий причинить зло ближнему, должен был изготовить восковую фигурку своего недруга. По словам Гогенгейма, в этом процессе участвует главным образом воля человека, которая берет на себя роль медиума. «Таким образом, – читаем мы у Гогенгейма, – вполне возможно, что мой дух без помощи тела, движимый одним лишь страстным желанием, способен, взяв меч, заколоть моего противника… Вы должны знать, что сила воли имеет огромное значение в медицине. Так, пациент, который не желает себе добра или даже ненавидит себя, может тем самым навлечь на себя собственное проклятие. Ведь проклятие берет силу из решения духа» [478] . Эта цитата из страсбургского издания 1603 года была полностью взята Шопенгауэром и фактически превратилась в центральный пункт его философских размышлений на тему действия воли в природе, ключевой проблемы своенравной позднеромантической философии. Наряду с волей опорными колоннами прогрессивной философской мысли стали такие важные парацельсистские понятия, как воображение и душа. Воображение, включающее в себя сознательное и бессознательное, способствует трансформации воли в представление. Отталкиваясь от этой мысли, Парацельс писал: «Все воображаемое человеком исходит из сердца. Сердце можно назвать солнцем микрокосма. И все то воображаемое, что рождается в малом солнце микрокосма, поднимается к солнцу большого мира и проникает в сердце макрокосма. Так что воображение микрокосма представляет собой семя, которое неизбежно подвергается материализации». Между тем Гогенгейм называл глубочайшей основой человека не столько волю, сколько душу, о которой он рассуждал в рамках традиции, заложенной Экхартом. В переложении Шопенгауэра фрагмент учения Гогенгейма о душе звучит следующим образом: «Душа человека настолько велика и необъятна, что и не передать словами. Душа человека, подобно Богу, вечна и непреходяща. Если мы проникнем в глубину собственной души, все на земле станет для нас возможным… Совершенное воображение, которое посещает нас под воздействием звезд, берет свое начало от души» [479] .

В философии романтизма понятие «души» превратилось из обычной философской категории в целую программу, центральные положения которой тесно примыкали к идеям Экхарта, Парацельса и Беме. Помимо Шопенгауэра, под чары этих мыслителей попали Шеллинг, Шлайермахер, Новалис, Трокслер и Баадер. В этой связи характеристика, данная идейной цепочке Экхарт – Парацельс – Беме немецким национальным публицистом Артуром Меллер ван дер Бруком, назвавшим их «очарованными немцами», требует уточнений. «Очарованными» можно скорее назвать не столько этих трех великих аутсайдеров в истории европейского духа, сколько большую часть их последователей как в период романтизма, так и в первые десятилетия XX столетия.

В эпоху расцвета немецкой литературы и философии Шопенгауэр, а также Гете и Новалис считались одними из самых выдающихся представителей германского духа, органично вписавших в свое творчество идеи и мысли Гогенгейма. Помимо названной выше работы Шопенгауэра, дух Парацельса открыто заявляет о себе во второй части его главного философского труда «Мир как воля и представление» в главах «О смерти» и «Метафизика плотской любви». Теофраст Парацельс верил в предсуществование души и именно этим объяснял ее бессмертность. На примере сомнительной с нравственной точки зрения связи Давида с женой Урии он демонстрировал метафизическую основу страсти и писал: «Это произошло ради Соломона, который не мог родиться ни от кого более, как от Вирсавии и семени Давида, так что Бог соединил их даже ценой разрушения предыдущего брака» [480] . В статьях «Промысел в судьбе индивидуума» и «Попытка лицезрения духов» Шопенгауэр, размышляя над учением Парацельса о духах, делает акцент на пророческой функции духовных сущностей. Гении, сопровождающие людей, ответственны за их судьбу. Особое значение Шопенгауэр придает изучению психологического содержания трудов Парацельса. Напротив, Франц фон Баадер подчеркивает важность теософского и натурфилософского начал у Гогенгейма, служащих связующей линией между Парацельсом и Беме, которых Баадер называет «двумя величайшими немецкими натурфилософами» [481] .

Для истории медицины немалый интерес представляет духовно-практическая связь с Парацельсом Франца Антона Месмера и Самуэля Ханеманна (основателя гомеопатии). Замечательным, хотя еще и не до конца изученным источником по изучению важных деталей континуитета между Гогенгеймом и медицинской философией и практикой эпохи романтизма является труд Фридриха фон Хардеберга, известного также под псевдонимом Новалис. Программное значение имеет выдвинутое им требование о необходимости специального изучения «философии медицины и ее истории» [482] . Этот постулат стал важным импульсом для появления в XIX веке истории медицины как самостоятельной научной дисциплины. Стоит отметить, что практически все историки медицины, пытавшиеся рассматривать медицину и философию в их исторической взаимосвязи, неизменно обращают внимание на достижения Парацельса на медико-философском поприще. И напротив, позитивистские ученые, занимавшиеся историей медицины, в большинстве случаев недооценивают значение парацельсовского наследия. [483]

В XX веке споры между учеными, видевшими в Парацельсе выдающегося учителя и героя духа, и теми, кто воспринимал его не иначе как обманщика и шарлатана, несколько поутихли, хотя количество работ о Гогенгейме росло в геометрической прогрессии. Только в период с 1932 по 1960 годы библиография работ о Парацельсе пополнилась 1180 названиями. Наряду с серьезными исследованиями, к которым относится, например, монография Вальтера Пагеля, в это время появляется бесчисленное множество конъюнктурных работ с националистическим, национал-социалистическим и антисемитским подтекстом. При всей эйфории и огромном уважении, которым в это время была окружена фигура Парацельса, юбилейный 1941 год можно считать черной датой в истории парацельсизма. В ситуации идеологической фальсификации учения Гогенгейма определенным противовесом этому плачевному процессу стало основанное в Айнзидельне Швейцарское общество Парацельса, в создании которого активно участвовал Карл Густав Юнг. Во время второй мировой войны многие швейцарские общественные и политические деятели, обосновывая претензии немецкой нации на мировое господство, нередко ссылались на Парацельса, которому не был чужд шовинизм. Йозеф Штребель и Линус Бирхлер сравнивали его с Леонардом да Винчи. Высоко ставя достижения Парацельса, они нередко заходили в своих дифирамбах слишком далеко. «Наши знания в области естественных наук ничего не стоят без Парацельса», «В современной медицине нет ничего такого, о чем бы уже не говорил Парацельс» – эти и другие подобные высказывания выглядят сегодня анекдотично. [484]

В день празднования 400-летия со дня смерти Парацельса в Айнзидельне было устроено целое шествие. В нем приняли участие делегации от швейцарских университетов, дефилировавшие по площади в мантиях и шапочках, представители высшего командования швейцарской армии, верховный комендант сухопутных войск Вилле, главный дивизионер Вирхер и главный полевой врач Фолленвайдер. Если оглянуться на жизнь и судьбу Гогенгейма, такая помпезность представится явным гротеском. Член федерального совета Филипп Эттер в своей «прекрасной речи государственного мужа» (Nova Acta Paracelsica) назвал Парацельса «революционером с положительным знаком» [485] . Парацельса называли духовным защитником отечества и великим швейцарцем. Возвеличивание фигуры скромного при жизни швейцарского доктора было направлено на подчеркивание государственной идентичности Швейцарии. Это было особенно важно в период расцвета культа Парацельса как величайшего немца всех времен. Помимо представителей швейцарских университетов и выдающихся ученых, таких как Ганс Барт, на торжестве в честь Парацельса присутствовали философы, среди которых выделялся К.-Г. Юнг. На высоком уровне были выдержаны доклады Фрица Медикуса, Бернхарда Милта и Эрвина Якле. Последний уже в 1943 году представил на суд общественности антологию Парацельса и вплоть до сегодняшнего дня считается одним из ведущих исследователей творчества знаменитого швейцарца. Он стоит в одном ряду с Куртом Гольдаммером, Робертом Генри Блазером и другими учеными, награжденными кольцом Парацельса, почетным сувениром города Виллаха.

В национал-социалистской Германии Парацельс потерял реальные человеческие очертания и фактически превратился в призрачную фигуру. Тема об использовании образа Парацельса в нацистской идеологии до сих пор находится под негласным запретом, а между тем об этом можно было бы написать не одну книгу. Нужно понять, что для сохранения традиционного духовно-исторического портрета Гогенгейма достаточно лишь не рассматривать идеологизирование его творчества в роковой для Германии период обособленно от других проблем и аспектов исследования. Чтобы лучше понять причину включения Парацельса в национал-социалистскую идеологию, нужно обратиться непосредственно к его трудам. Так же как и позже в ГДР, на пьедестал возводились социалистические идеи Парацельса [486] , многочисленные места его сочинений, в которых автор говорит о любви к Германии, стали настоящей находкой для тоталитарной идеологии, пытавшейся найти в истории основу для своей легитимности. Идеологи нацизма с удовлетворением смаковали выпады против евреев, в которых ярко проявился полемический талант Гогенгейма. Антисемитская позиция последнего сближала его с Мартином Лютером, известным своими нетерпимыми суждениями в отношении евреев. Рассматриваемый с этой точки зрения, Парацельс оказал негативное влияние на развитие немецкого духа, что, впрочем, не меняет почтительного отношения к его фигуре, свойственного в том числе и еврейским исследователям. В библиографическом указателе серьезной научной работы «Природные лекарственные средства у Теофраста фон Гогенгейма», изданной в 1941 году, приводятся работы еврейских авторов Эрнста Дармштедтера, Бернарда Ашнера и даже Баруха Спинозы, имена которых отмечены звездочкой «. Автор работы, историк медицины Дитер Шмальц, погиб на полях второй мировой войны. [487]