— Я знаю, что Серафим и Соломея не могли проголосовать за смещение Алевтины Георгиевны, — проговорила Кристина.

— Мой отец тоже, — поддержала Катя.

— Остаются темные и вампиры.

— Леман дружил с отцом, — заметила Венера. — И дружит сейчас с Егоровым. Получается два из трех.

— Остается дед. У которого, как у главы совета в таких случаях появляется два голоса. Вот вам и результат, девочки, — заключил Руфус. Зато этот довод Эрика убедил, и он заткнулся, наконец.

Моя зацепка на счет имени также не произвела должного эффекта. Никто об этом Джо Отто не слышал, а некоторые даже и не знали, что когда-то нашим МЭСИ управлял регистратор.

Кстати о регистраторах. Как-то раз, в обсуждении, Варя выразила одну очень дельную мысль. Лестница, которую опрашивали инквизиторы говорила, что по ней только поднимались. Но и спускаться они тоже как-то должны были. Следователи предположили тогда, что возможно туда переместились и бросили все силы на поиски темного, владеющего техникой перемещений, на меня тоже странно косились и даже затащили на допрос. Неприятная штука, скажу я вам. Пять карателей в одной комнате и Диреев где-то совсем далеко… в общем, помятуя о нашем разговоре со Стасом, я всерьез опасалась, что каждый из них может мгновенно вытащить меч и разрубить меня на две непрезентабельных половинки. Бррр.

Так вот, Варя тогда сказала, что может зря инквизиторы отмахиваются от слов хранителя, может, это действительно был регистратор, такой обычный и незаметный, с которым мы здороваемся и даже разговариваем иногда, но на самом деле не обращаем внимания, выходим на свои этажи и напрочь забываем о его существовании. Вот, вот. Лифтер. А я, к своему стыду, даже имени его не знала.

— Но в лифте есть камера, — не согласилась тогда я. А Варя снова начала размышлять.

— Если брать в расчет только их, то в приемной нашего любимого ректора сидела и сидит до сих пор одна не безызвестная нам всем особа. Сколько лет она там обретается? Думаете, ей не хватило ума разобраться, как работает Джулс? Скопировать голос Алевтины Георгиевны? Сомневаюсь.

В общем, у нас появились кандидаты в предатели, за которыми мы и собирались следить. Конечно, есть вероятность, что им тоже запудрил мозги артефактник, но мне почему-то казалось, что действовали они добровольно. Просто вспомнился разговор с Олегом, братом Лены, который у нас произошел, когда мы к ее похищению готовились. Тогда он высказал одну поразительную мысль, которая буквально врезалась в мою память:

— Мои родители маги, и ты не представляешь, с каким разочарованием они смотрят на меня. Лене проще, она ничего не подозревает. Они могут любить ее без всяких условий. Они и меня любят, но это разочарование, чувство ущербности никуда не девается. Оно свербит где-то здесь, в душе и постепенно превращается в мутный, тяжелый комок желчи. Я каждый день вижу, как мои сослуживцы маги колдуют, делают это так просто, естественно, как дышат, и я вижу, с каким снисхождением и даже презрением некоторые смотрят на нас. Мы — люди второго сорта, понимаешь? И за возможность изменить это я отдал бы многое, может даже все.

Я уверена, если бы у них был хоть один шанс стать такими, как мы, регистраторы пошли бы и на кражу, и на похищение, и даже на убийство. Не все, но многие.

— Итак, девочки, мальчики, — наконец заключила Варя, которая как-то незаметно взяла на себя обязанности лидера нашей вновь организованной группы, к нашей всеобщей радости. — Крис, ты ищешь информацию на этого артефактника, все, что найдешь.

— Катя, Венера, на вас регистраторы, выясните, сколько их в нашей школе обретается, чем занимаются, имеют ли какие-то радикальные взгляды?

— Федя и Эрик, вы займетесь амулетами. Надо узнать, кто их поставляет в деревню, а еще лучше, кто изготавливает.

— А я? — нетерпеливо воскликнул Руф.

— А у тебя, — слегка вздрогнула Варька от близости демона, истинную суть которого она до сих пор забыть не могла. — А у тебя, самое ответственное задание. Вы с Элей поговорите с лифтером. Как вы сами понимаете, нам в восточную башню путь заказан, а вы вполне сможете пройти и побеседовать на досуге.

— Э… может, мы все-таки кому-нибудь расскажем? — спросила Крис, слегка пришибленная всей свалившейся на нее информацией и ответственностью.

Я ее понимаю. Не каждый день узнаешь, что не сегодня — завтра тебя проткнут, как подушечку для булавок и кровушкой попользуются.

— Вот еще, — фыркнули наши парни. — Да и не поверит нам никто.

— Не бойся, солнышко, — поддержал Эрик. — Я не дам тебя в обиду, никому, обещаю.

Крис вроде как поверила, но уж слишком пугал ее воодушевленный вид любимого. Его прямо распирало от жажды действий. Да и Федя тоже сиял, как начищенный пятак, что совсем не понравилось Варе. Хм, а это интересно. Я знаю, что эти двое нравятся друг другу, только Варька гордячка еще та, никогда не признается, что он ей нравится больше, чем просто приятель, а Федя слишком стесняется снова навязываться. Вот и ходят два идиота вокруг друг друга, не решаясь переступить через свою глупую гордость. Помочь им что ли?

— Кать, ты Нику расскажешь? — спросила я, проводив остальных из библиотеки.

— Если ты не против, — ответила подруга. Как я могла быть против? У этих двоих вообще все семимильными шагами к свадьбе шло. Она, конечно, скрывает, но я заметила на запястье один очень примечательный браслетик, который Ник однажды пытался подарить своей лунной кошке. Она тогда его послала, а сейчас… блин, кажись, все мои подруги созрели для брака. И это в восемнадцать-то лет. Куда катится мир? Нет, это, наверное, какой-то вирус. Сначала Ленка подцепила, теперь Катя, и я тоже, кажись на грани. Да какое там на грани, я уже им давно болею. Вот если Диреев вздумает мне предложить, думаете откажусь? Хотя, с этим ритуалом единения, мы как бы уже… того самого… женаты, ой, чур, меня, чур! Вот так вот, не успела в девушках побыть, как я уже замужем, твою мать. Несправедливо. Все у нас с Диреевым неправильно как-то. Сначала постель, потом свидание, закончившееся неудачно, потом расставание, несчастная любовь, а теперь вообще… черте что. И меня это здорово напрягает. Вот, мои подруги любят, ходят на свидания, мечтают, получают цветы и подарки, а я? А на мне браслет, и любимый проходит мимо, словно не замечает. И где тут, скажите мне, справедливость?