— Это слабо походило на то, к чему мы готовились, — хмыкнул Азраэль.

— Намекаешь, что я перегнула палку?

— Если бы. У меня другой ответ имеется. Ей кто-то помешал. И представляю, что с этим кем-то случилось.

От его слов меня дрожь пробрала. Я вдруг поняла, что в этой толпе ликующих не вижу свою неугомонную доченьку.

— Лис, — проговорила я, а потом закричала, расталкивая радостных побратимов, — Лис. Лис, где ты?

— Рокси тоже нигде нет, — воскликнула Киара, тронув за плечо.

— Уж не думаешь ли ты…

— Моя дочь способна и не на такое.

— Моя тоже, — ответила я, и мы обе бросились искать Льва. Весь путь от площади до штаба их подразделения занял несколько минут. Они были правы, волна началась именно отсюда. Мы увидели много раненых и еще больше мертвых, точнее, теней из пепла, в которые превратились еще недавно живые побратимы.

— О, Всевидящая! — воскликнула Киара и зажала рот рукой. Мужчины были более стойкими. Эйнар и Яр кинулись помогать раненым, а мы с Киарой выглядывали среди них своих глупых, безрассудных дочерей. И, не сомневаюсь, думали об одном и том же. Что сделаем с обеими, когда найдем.

Чем ближе мы подходили к эпицентру, тем меньше встречали живых. А потом увидели Рокси, вытаскивающую из завалов, порожденных не волной, а попытками ее остановить, какого-то мужчину.

— Роксана!

А я оглянулась в поисках дочери, но ее нигде не было. Киара обняла дочь и никак не хотела отпускать.

— Рокси, ты знаешь, где Лис?

— Да, когда я ее оставила, она была на втором этаже. Третья дверь направо, ты не пропустишь. Мам, она и правда крутая. Остановила эту больную одним прикосновением…

Я улыбнулась. Да — это моя дочь.

А потом я нашла, наконец, эту чертову дверь и мир рухнул куда-то в бездну.

— Лис, нет, нет, нет…

Я бросилась к девушке, перевернула ее, пощупала пульс. Она дышала. Дышала, а значит, все обойдется. Не может же быть иначе, просто не может.

Я закричала, звала на помощь, чтобы кто-то услышал, пришел, помог. Она будет жить. Обязательно будет.

Что-то капнуло на руку, обнимавшую девочку. Я даже не сразу сообразила, что это слезы. Почему я плачу? Она ведь не умрет. Тогда почему я, черт возьми, плачу?

— Мама…

Она пришла в себя, посмотрела на меня своими серыми, словно дым глазами и попыталась улыбнуться, а из уголка губ потекла кровавая струйка, я вытерла ее рукавом.

— Я здесь, дорогая. Я с тобой. Ты только держись, слышишь? Мы обязательно тебя вылечим. Обязательно.

— Нет. Все слишком плохо. Я чувствую. Это атами, мама.

— И что? Разве от атами умирают?

— Мы… все другие атами не могут нас… только один.

Она закашлялась.

— Скажи Гару, что он не виноват. Я сама…

— Перестань, ты сама ему скажешь все, что захочешь.

— Мы остановили волну?

— Да. Ты всех спасла. Ты настоящая героиня. И я горжусь тобой. Очень-очень. И люблю… я люблю тебя, моя Лис.

— Жаль, что я так и не повидала лиров. В нашем мире их нет.

— Еще увидишь. И один из них обязательно сядет тебе на ладонь, и ты сможешь рассмотреть его поближе.

— Обещаешь?

— Обещаю.

Побратимы, как и многие другие расы, не хоронят своих погибших, они проводят священный ритуал. Вот и Лису, как и двадцать шесть погибших вместе с ней, завернули в белый саван, символ чистоты и смирения, вознесли на помост и подожгли сухие ветки, которым помост был обложен. Пламя разгоралось все выше и выше под оглушающие звуки барабанов, пока не поглотило все.

Потом оставшийся пепел собирали в чашу и выходили на поверхность. Единственный раз, когда даже детям разрешалось увидеть небо, вот только вряд ли детям тогда это было в радость.

Когда звуки стихли, Киара запела, ее мелодию подхватили остальные женщины, к ним присоединились мужчины и дети, а потом вступили звери. Я бы сочла это даже прекрасным, если бы могла хоть что-то чувствовать.

Это была первая смерть настолько близкого мне существа после гибели друзей. И я оказалась совершенно к ней не подготовлена. Просто показалось, что кто-то заморозил меня. Я даже не знаю, сколько там просидела, сжимая свою девочку в объятиях, пока Азраэль не нашел. Кто-то пытался ее забрать, но я не давала. Что-то сломалось в душе. Возможно, та самая частичка детства, которая остается с нами навсегда. Та вера в жизнь и справедливость, что вела меня, как путеводная звезда все это время. А теперь эта звезда погасла, и я осталась без опоры, совершенно слепая в темноте.

Я что-то делала, со мной говорили, ела даже, пила что-то. А словно и не существовала. Чувствовала какое-то отупение в голове. И все время мерзла. Даже теплые руки Азраэля не согревали. Я слышала, что они говорили, но совершенно не слушала. Кто-то уходил и приходил, пытался со мной говорить. Ни о чем и обо всем. А я все думала, что за атами мог убить мою девочку. И вспоминала, что когда-то мне об этом говорил Аттиа, точнее, Тэри, притворяющийся Аттиа: