Шрифт:
— Ну а театр тебе чем не угодил? Театр ты тоже не любишь?
— Любила... когда-то.
— Любила, а теперь не любишь? Почему?
— Сама бы хотела понять причину... Будь я постарше, я бы, наверное, подумала, что дело во мне. Мол, старость пришла, — очарование куда-то делось, и все такое. Но к сожалению, похоже, что дело не в этом.
— А в чем?
— Да кто его знает — в чем?! Вам это лучше знать...
Иван ничего не ответил — он в это время пил молоко. Но брови его удивленно поползли вверх, и тогда она начала объяснять:
— Ну вот, например, как последний раз я пошла в театр: пьеса шикарная, и спектакль прекрасный, я это точно знала — уже давно идет, проверенный... Ну так вот... Играют всего три актера — двое мужчин и одна женщина... Зальчик маленький, спектакль камерный, играют хорошо, не халтурят, хоть уже и не горят... Но от этого не хуже...
— Ну и?
— Ну и... Кончается спектакль — я плачу, потому что невозможно не плакать, многие, смотрю, тоже, овация. Жду, когда выйдут артисты — я больше всего люблю этот момент благодарности... И вдруг...
— Что?
— Понимаешь, начинают нести цветы — прекрасные, свежие, огромными букетами, прямо охапками... И все эти букеты несут какие-то малахольные дикие тетки и дарят одному только артисту.
— У него была главная роль?
— Да в том-то и дело, что нет!
Он молча поднял брови.
— Роли все три одинаковые — все три главные. И играли они одинаково! Даже, по-моему, та актриса — такая маленькая, хрупкая женщина, она играла лучше тех двоих и стояла такая худенькая, такая бледная, выложилась за спектакль так, что я вижу — дрожит... И вот ей и второму актеру кто-то дает, как насмешку, ей-богу, по одному буквально цветочку, а этому все тащат и тащат... А я сижу и жду, что хоть кто-нибудь догадается и подарит ей ну хотя бы один приличный букет... Нет! Я тогда в первый раз пожалела, что не покупаю в театр цветы...
Он переглянулся с Мишкой — тот, видно, тоже с интересом ждал продолжения. И она продолжала:
— И вот — ты не поверишь — с места, что передо мной, поднимается девушка, нормальная с виду, молодая, и поднимает с пола корзину — огромную! Полную чудных белых роз — я аж привстала в надежде... И с трудом тащит ее, кому ты думаешь?.. Ему!!!
Иван захохотал, рискуя облить себя молоком, — с такой забавной злостью она это сказала: «...тащит!», «Ему!!!».
— Знаешь, это совсем не смешно... Так стыдно!
— Кому?
— В том-то и дело, что всем! Неужели не понимаешь?
Он поднял брови еще выше — что поделаешь, ему нравилось, как она злится.
— В первую очередь, конечно, этому несчастному артисту — он хорошо играл, роль-то глубокая, отличная роль... И ты знаешь — он ведь был весь красный... Брал цветы, а сам шарахался от этих теток... Ему стыдно было, понимаешь, потому, что он знал — они ему НЕ ЗА ЭТО!.. Он до этого снялся в одном дурацком сериале в роли отважного следователя.
— А-а! — протянул Иван.
Мишка, все это время заинтересованно слушавший, отвернулся.
А Варя продолжала вспоминать, вся в своих впечатлениях и чувствах:
— Да... Ему стыдно, мне стыдно — за него, за эту актрису, за этих теток — кошмар! Я даже аплодировать не могла — невозможно было на это смотреть. Все удовольствие испортили этими цветами... Вот так-то... А моя подруга, которая рядом сидела, злорадно так сказала, громко: «Это тебе за «Приключения милиционера» — получи, фашист, гранату!»
Иван снова захохотал — не смог удержаться. А зря.
Михаил Горелов, и до этого не слишком-то довольный, становился все угрюмее и бледнее: он раздраженно вздрагивал от Ваниного смеха и бросал мрачные взгляды исподлобья. Иван решил поменять тему разговора:
— Ну, это один раз — бывает... Да и играли все-таки хорошо, ты сама сказала...
— Да, играли хорошо... А до этого тоже... Пошла на классику, в главной роли мой любимый актер, действительно, один из лучших... Так тот вообще не играл — просто ходил по сцене и разговаривал. И даже кривлялся иногда.
— Почему? — не удержался он от вопроса.
— А зачем ему играть? Во-первых, трудно, потому что партнерша — молодая жена старого худрука, а таким играть, сам понимаешь, не обязательно... А во-вторых, он и так знает, что в зале полно малолетних дур с букетиками и что они в конце спектакля выстроятся в проходах в очередь, как пионерки к трибуне Брежнева, и все равно ему эти букетики вручат — хочешь не хочешь...
— Он что, тоже отважного следователя, что ли, сыграл?
— Не-а... Этот — бандита.