– Спасибо, – говорит она и начинает пить через трубочку.

Коробка мнется и сплющивается. Допив, Эсме причмокивает губами и расплющивает коробку совсем.

– Ты пришла сюда – значит, веришь?

Я хочу ответить, но Либби меня опережает:

– Иди-ка выброси коробку вон в ту урну, милая. А потом пойдем гулять.

– Все вместе?

– Все вместе, – говорю я.

Эсме улыбается и бежит к урне. За несколько метров до нее останавливается, прицеливается и швыряет коробку. Та описывает в воздухе дугу и шлепается в самую середину урны.

– В яблочко! – кричит Эсме, бежит обратно и втискивается между мной и Либби.

Ее рука проскальзывает в мою, как ключ в старый, привычный замок.

Мы переходим Тауэрский мост и идем вдоль реки сквозь толпу людей, которые выбрались семьями на прогулку. От радостного чувства, что я опять одна из них, руки у меня покрываются гусиной кожей. Стараюсь не замечать, что по другую сторону Эсме идет Либби, и представляю, что это Брайан. Девочка тянет меня за руку:

– А почему папа не пришел? Я так хочу его увидеть!

У меня подергивается щека.

– Увидишь. Чуть погодя.

– Он тоже придет? – Эсме даже подпрыгивает слегка.

– Нет, сегодня не придет.

– Он дома?

– Наверное, дома, Эсме, – медленно говорю я. – Но не у меня. Видишь ли, мы уже не живем вместе.

Девочка останавливается как вкопанная.

– Это все из-за меня? – спрашивает она.

Я сглатываю комок:

– Нет, не совсем. Думаю, мы просто разлюбили друг друга.

Эсме крепко сжимает мою руку.

– Как жалко, – говорит она. – Но ты же любила его?

Ей так не терпится услышать подтверждение этому, что у меня в горле опять встает комок.

– Да, конечно, – отвечаю я. – Очень любила.

– Хотя вы и ссорились?

– Это… трудно объяснить. Иногда случается.

– Но…

– Хватит, – обрывает Либби и тянет Эсме дальше.

– Но меня-то он все равно любит, – говорит Эсме. – Правда?

– Ну конечно. Тебя он никогда не переставал любить.

Думаю, это правда. Ему просто оказалось легче забыть, чем мне. А теперь будет куда труднее привыкнуть к мысли, что Эми вернулась. Брайан может быть циничным, саркастичным, жестоким. Придется мне постараться по возможности защитить от него Эсме.

Втягиваю шею в воротник пальто и прибавляю шагу. Вестминстерский мост, как граница между хмурым небом и серой Темзой. Лодки и буйки покачиваются на волнах, чайки зависают над водой.

Подходим к барам и ресторанам на южном берегу. Здесь народу еще больше. Меня вдруг поражает, сколько в этой толпе девочек со светлыми волосами, в розовых куртках, шапках или леггинсах, похожих друг на друга, как манекены на конвейере. Совсем как та малышка, что держит меня за руку. Она могла бы быть любой из них. А ее родителями – кто угодно из случайных прохожих. Прогоняю от себя эту мысль. Хочется снова почувствовать себя такой же, как все.

Мы проходим под мостом, его мрачная тень кажется еще темнее по контрасту с мерцающими огоньками на той стороне. Подходим ближе, и старомодная органная музыка делается громче.

– Смотрите! Карусель! – Эсме вырывается и бежит вперед. – Можно, я покатаюсь? Пожалуйста!

– Ну конечно. – Я начинаю рыться в сумочке в поисках кошелька.

– Думаю, не стоит, – чуть слышно произносит Либби.

– Да ладно, это же не американские горки, – отвечаю я. – Немного развлечься не вредно. Вы же сами говорили, что ей это нужно!

– Это развлечение может спровоцировать припадок, – говорит Либби. – Так нечестно, Бет. Нельзя специально вызывать у нее эти видения только потому, что вам так хочется.

Я столбенею от этого обвинения.

– Как вы можете думать, что я хочу ей плохого?

Либби не отвечает.

– Слушайте, – говорю я и снова трогаюсь с места, – если вы так боитесь, что ей вредно кружиться, как же вы ее на каток-то пустили? Она там бегала по кругу куда быстрее этой карусели, и дольше к тому же. И ничего ведь не случилось! – (Либби кивает.) – Вот и хорошо. – Я достаю из кошелька деньги и захлопываю его. – Прокатится разок, ничего с ней не случится. Обещаю.

– Ну ладно, – пожимает плечами Либби. – Но только если вы пойдете вместе с ней и будете за ней присматривать.

– Скорее! – кричит Эсме от кассы. – А то я круг пропущу!

Она хлопает в ладоши, когда понимает, что я тоже буду кататься. Взлетает по ступенькам к веренице лошадок, гладит их по блестящим раскрашенным гривам и читает имена, затейливыми буквами выписанные на седлах.

– Динь-Динь! – восторженно вопит девочка и усаживается верхом на эту лошадь, а мне показывает на соседнюю. – А твою как зовут?