Очень легко быть справедливым к тем, кто настроен к нам благосклонно. Но очень трудно, и это становится настоящим испытанием силы воли на справедливость, придерживаться истины и не позволять себе в пылу спора, в претензиях на собственную правоту искажать верные высказывания тех, кто борется против нас или хочет нам навредить, подозревая их в нечистых помыслах. Блестящие примеры справедливости в споре с противниками оставил нам американский президент Линкольн. Начиная спор с противниками и используя для этого публичную дискуссию, он строил свою речь, сначала точно и верно излагая мнения своих противников, столь убедительно защищая их от всяческой клеветы и дискредитации, что с мест, где сидели готовые к бою противники, раздавались громкие аплодисменты. Они сами были зачастую не в состоянии так блестяще и увлекательно изложить свои собственные аргументы, как это делал Линкольн, поэтому, в конце концов, они впадали в крайнее смущение, потому что президент уже предвосхитил все, что они могли бы сказать. Исчерпав таким образом все аргументы, Линкольн говорил: но… и только тогда разворачивал свои уничтожающие контраргументы.

Очень эффективный пример такой лояльности и справедливости по отношению к противнику может дать каждый отец семейства за обеденным столом. Конечно, если он надежно держит себя в руках, а не думает, что в семейном кругу можно отдохнуть от справедливости и на радость детям посмеяться над теми, кто думает иначе, – над противниками. Нет ничего важнее для молодого поколения, чем то, что отец не только подает такой руководящий пример, но еще и неустанно приучает молодежь к тому, чтобы быть вдвойне сдержанными в суждениях. О тех, кто думает иначе, исповедует иную веру или хочет чего-то другого, целиком и полностью отдавая справедливость не только взглядам противной стороны, но и их мотивам. Очень легко с высокой трибуны бросать в аудиторию громкие фразы, исполненные справедливости. Гораздо труднее там, где можно позволить себе расслабиться, следить за собой и понимать, что как раз самые мелкие, самые будничные ситуации дают более всего возможностей поупражнять волю в справедливости и превратить ее в устоявшуюся привычку.

Не стоит забывать, что жизнеспособное государство основывают не только великие подвиги, но и, прежде всего, честное намерение отдельно взятого человека наводить мосты между противоположностями интересов, убеждений или традиций. Ведь в отличие от всех организаций, цель которых объединять единомышленников, сущность государства состоит в том, что оно занято гармонизацией и сближением противоречий, что оно и существует-то для того, чтобы состояние войны между этими противоречиями превратить в состояние мира. Это называют «государственной культурой», и это несравненно труднее, чем собирать вместе тех, кто хочет или не хочет чего-то одного. И еще: ничто так не развивает и не расширяет нашу собственную гуманность, как упражнение в искусстве всегда отдавать должное тем, кто иначе думает или хочет чего-то иного, ломая собственное упрямство, чтобы искренне принять то, что нам противоречит, нас критикует и вообще призвано потрясти нашу уверенность в себе.

Умение, скорее, искусство ставить себя на место других – основа всей высшей социальной культуры. Да и то, что называют социальным образованием в узком смысле слова, зависит от того, насколько ты преуспел в этом трудном искусстве. Но приобретается это умение только упражнениями в незаметной предупредительности при простейшем общении с людьми. Кто не в состоянии выйти за пределы наивного выпячивания самого себя, за пределы бездумного неуважения чужой жизни и чужих прав, тот и по отношению к трудящимся классам никогда не сумеет занять действительно социальной позиции. Захотев сделать добро, он будет разрушать и ранить, захотев помочь, будет совершать одну бестактность за другой.

В Англии «манеры джентльмена» – подлинная сокровищница социальной культуры, которая формировалась веками. Эти, казалось бы, лишь внешние манеры имеют огромное значение для воспитания и самовоспитания, потому что на совершенно простых примерах задают нашему восприятию действительности то направление, в котором его нужно совершенствовать. На всем Европейском континенте до сих пор не создано ничего, что можно было бы поставить на одну ступень с этими традициями воспитания. Поэтому в элементах социальной культуры Англия сильно «отставала» от Европы и Америки. Только один пример: в Англии у леди и джентльменов принято, даже гуляя в общественных парках, приглушать тон беседы, как только кто-то идет навстречу. Считается «несоциальным», попросту неприличным беспокоить других гуляющих, погруженных в свои мысли, навязывая им участие в своих разговорах. В Англии сразу говорят: «No manners at all!» («У них совсем нет манер!»), если люди в парках, железнодорожных купе, в ресторанах и т. д. громко обсуждают свои дела, так что все окружающие невольно узнают все детали и уже не в состоянии сосредоточиться ни на собственных мыслях, ни на чтении газеты. Но это громкое, бестактное поведение встречается в Европе даже в высших кругах общества. Кажется, будто как раз люди этого круга хотят заявить о своем социальном и экономическом превосходстве еще и развязным поведением. Отправляясь в путешествие, то и дело встречаешь группы людей, говорящих и перекликающихся друг с другом так, будто они одни на всем свете. При таких сценах невольный слушатель постоянно испытывает ощущение глубочайшего социального бескультурья. И это игнорирование «другого» распространяется на всю публичную жизнь. То, что наши политические и общественные нравы еще так неразвиты – результат недостатка начального социального образования в нашей культуре.

Поэтому тот, кто искренне жаждет получить подлинное социальное образование, должен сначала положить конец антисоциальной бездумности своих повседневных привычек и в простейших жизненных ситуациях спрашивать себя: «Разве я один на всем свете?»

Закрывая дверь, думать о ближнем – вот первый шаг к освобождению от субъективной ограниченности. Никогда не забывать о том, что надо говорить тише, если кому-то рядом нужно отдохнуть – не это ли воспитывает уважение к правам меньшинства в политике. Не вызывать без необходимости обслуживающий персонал в гостинице – это подготовка ко всякого рода уважению прав народов. Все это требует большой самодисциплины. Но здесь же заложены азы «науки о правах ближнего». Здесь же «мысли о другом человеке» становятся упражнением духа и разума, постоянно воздействующим на наше отношение ко всем большим свершениям человеческого сосуществования.

К социальным манерам, имеющим большое значение, относится еще и искусство, находясь в дружеской компании, не стремиться первенствовать, а давать и другим сказать слово, слушать их, отдавая должное их мотивам и убеждениям – даже если у тебя совершенно противоположное мнение. Как мало людей владеет великим искусством слушать, без того, чтобы их лицо сразу принимало отсутствующее выражение, выдавая равнодушие, когда другой рассказывает о чем-то своем! И как мало людей в состоянии реагировать на противоположные мнения дружелюбно и с истинной вежливостью! Это говорит о том, что у многих все еще отсутствуют простейшие социальные манеры. Похоже, тот факт, что люди веками убивали, преследовали и проклинали друг друга, все еще патологически довлеет над нами. По этой причине дискуссии между друзьями и знакомыми, не говоря уже о противниках, еще находятся на удивительно низком уровне. Дело вообще редко доходит до настоящей дискуссии, как правило, просто начинается соревнование с взаимными издевками и неистребимым желанием оскорбить и разоблачить другого. В своих «Разговорах немецких беженцев» Гёте констатировал всеобщее огрубление тона общения, которое после ужасных событий Французской революции распространилось даже в самых незначительных кругах, далеких от мировой политики. То, что некогда сказал Гёте в этой книге, можно дословно применить к нашему времени, в котором яростный дух войны проник во все полемические столкновения между людьми. В «Разговорах немецких беженцев» Гёте вложил в уста благородной дамы такие слова: «Вообще я не понимаю, что с нами сталось? Куда исчезло вдруг наше светское воспитание? Как мы, бывало, остерегались в обществе затронуть тему, которая могла бы оказаться неприятна тому или другому из присутствующих! Протестант перед лицом католика избегал насмехаться над церковным обрядом; самый ревностный католик в присутствии протестанта никогда бы не обмолвился о том, что старая религия дает более надежную гарантию вечного блаженства. Никто не стал бы хвалиться своими детьми в присутствии матери, потерявшей сына, и всякий чувствовал себя сконфуженным, ежели у него ненароком вырывалось неосторожное слово. Каждый, кто находился поблизости, старался загладить промах – а что мы делаем ныне? Разве не поступаем мы как раз наоборот? Мы старательно выискиваем любой повод, дабы произвести нечто такое, что разозлит другого и выведет его из себя. О дети, о друзья мои! Вернитесь же снова к прежним нашим привычкам!»

Социальная культура в борьбе мнений ни в малейшей степени не требует от человека поступаться собственными убеждениями; однако она, конечно, требует того, что называется объективностью и зиждется на доброй воле войти в положение другого человека, вместо того чтобы ощущать только себя самого, самим собой и наслаждаясь.

В этом смысле еще Платон в своих диалогах постоянно старался вооружить противника до зубов. Это рыцарское ведение боя, глубоко противоположное нечестному ведению боя, в ходе которого слишком часто в частных или публичных дискуссиях истинные взгляды противника искажаются, чтобы высмеять его или заронить подозрения в честности его намерений. Такие манеры ведения боя всегда возбуждают подозрение в том, что человек не чувствует в себе достаточно силы, чтобы действительно опровергнуть противника, а потому должен обмануть самого себя и других, создав искаженное представление о нем. Но ведь истинная сила убеждения проявляется в том, чтобы полностью понять другого, воздать ему по справедливости, твердо оставшись при своем мнении. В этой жизни не миновать столкновения мнений и интересов. Но как раз потому, что при этом в человеке пробуждается множество низких страстей, совершенно необходимо, чтобы люди по-настоящему сильные подавали пример рыцарских манер в оценке противника. Чтобы они прямо-таки учили людей тому, как сочетать верность собственным убеждениям с совершенствованием нашей социальной культуры по отношению к тем, кто думает иначе и хочет иного. Мы бы гораздо сильнее загорелись этой задачей, если бы основательно задумались над тем ужасающим противоречием, в котором мы увязаем все глубже, когда страстно боремся за идеалы гуманизма, справедливости и правдивости, но сразу становимся несправедливыми, неправдивыми и совсем не гуманными, когда сталкиваемся с людьми, которые хотят добиться той же цели, что и мы, но другими средствами. Возможно, эти люди ошибаются, и мы вправе самым решительным образом оспаривать их точку зрения. Но в то мгновение, когда мы пытаемся защитить или насадить культуру с помощью бескультурья, справедливость с помощью несправедливости и любовь с помощью ненависти, все наши действия становятся ложью и насмешкой. И каждый шаг вперед, каждый успех, достигнутый таким способом, отливается горькими слезами до третьего и четвертого колена тем, кто его добился. Потому что нечистота избранных средств выдает тайное, глубокое неверие человека в собственный идеал, оказывающий разлагающее действие на души всех, кто действует заодно с ним, и дело, за которое борются все эти люди, теряет свою пробивную силу.