Целый день лил дождь. Услышав, что Саи Баба сегодня не выйдет, толпа стала нехотя расходиться. Позади магазинов и лавок вдоль дороги располагались небольшие поселения паломников. За пару рупий можно было получить место на полу и возможность использования туалета на заднем дворе. Пока лил дождь, мы все жались друг к другу в крохотной комнате. Прямо передо мной сидел аккуратный джентльмен средних лет, типичный представитель индийского среднего класса, одетый на западный манер. И при этом на полу он сидел, скрестив ноги, с большей легкостью и изяществом, чем я. Пока я вертелся, пытаясь устроиться поудобнее, мне было слышно, как джентльмен говорил сам с собой: «Я не верил в Саи Бабу до тех пор, пока он не пришел ко мне. Я совершал пуджу, а он появился прямо у алтаря. И тогда я спросил: „Баба, правда ли, это ты?“ Он сказал, чтобы я шел в Путтапарти, что я и сделал. Я ждал целыми днями, но Баба даже не взглянул на меня. Потом он все-таки увидел меня и благословил…» Человек продолжал бормотать еще долго…

Дождь закончился, и я пошел в гостевой домик, где мне удалось получить комнату. По пути туда ко мне подошла женщина со светло-серыми волосами в голубом сари, и предложила помочь. Она была художницей. Однажды, сидя в своей австралийской студии, она неожиданно набросала портрет, сильно поразивший ее саму: крупное лицо с густой, как у африканцев, копной волос и большими сияющими глазами. Очень скоро выяснилось, что это было лицо Саи Бабы. Оказалось, что почти у каждого здесь есть своя история, связанная с Бабой. «Не думай, что ты оказался здесь случайно или по собственному желанию, – мне говорили это раз двадцать. – Сюда приходишь только тогда, когда Баба посылает за тобой».

К утру воздух прояснился. Солнце поднялось рано и быстро осушило почву. Этот день был особенным в Бриндаване: тысячи фанатиков и простых посетителей пытались пробраться на площадку, чтобы принять участие в религиозном песнопении, которое будет длиться весь день без единого перерыва. По мере разрастания толпы и появления инструментов, сева далы, или работники ашрама (фактически, они были подобием местной полиции), одетые в белые одежды, начали вмешиваться в этот беспорядок и распределять поток людей: всех по своим местам – мужчин в одну сторону, женщин в другую. Паломники сидели стройными рядами вдоль начерченных мелом линий, окружая специальную зону около большого зеленого балдахина. В центре, на возвышении под балдахином стояла гладкая белокаменная статуя Кришны в его традиционном виде с флейтой. Хотя Кришна должен был быть темно-синим, а Баба темно-коричневым… В Индии было возможно все.

Паломники по одному подходили к изваянию божества и возлагали венки из пушистых желтых цветов. Линии тянулись во все стороны, все пространство было занято людьми. Возрастало общее напряжение, люди пытались всеми правдами и неправдами заполучить место у начерченной линии. В центр поднялись три женщины, одетые в яркие сари. Они держались так деловито, что сразу стало ясно: они из «команды» Бабы. Они надели на божество светло-зеленое дхоти, поверх которого накинули розовую ткань с золотой каймой. Затем они расстелили красный ковер, в конце которого поставили кресло для Бабы с необходимыми при отправлении ритуала принадлежностями.

Вскоре все собравшиеся начали синхронно раскачиваться под унисонное песнопение: «Манаса бхаджане гуру каранам…» Эти люди знали сотни бхаджан, и с каждой новой песней возрастало всеобщее чувство напряженного ожидания. И вот появляется сам Баба, его оранжевые одеяния и пышная прическа сразу приковывают к себе тысячи пар глаз. Головы обращены в его сторону, но пение не смолкает, а только усиливается. Создавалось впечатление, будто на землю спустились божественные радуги Вишнулоки [32] . Земля стала похожа на черный мрамор. Все преобразилось. Баба двигался медленно, величественно, исполненный ясности, придерживая рукой край накидки. Он шел по красному ковру, излучая любовь. Эту любовь можно было ощутить, ее было так много, что она лилась через край этого цельного, могущественного существа и охватывала все многотысячное собрание.

Баба сел в кресло, качая головой в такт пению. Время от времени он окидывал собравшихся взором. В какой-то момент его взгляд коснулся и меня – или мне так только показалось? – и я почувствовал, как грандиозная сила отрывает мое тело от земли. Баба поднялся и медленно пошел вокруг арены, затем остановился перед несколькими счастливыми душами, взяв из их рук записки, приготовленные ими заранее. После того он заговорил с одним из них. Затем святой совершил несколько движений руками, материализовал некий предмет из ничего, и протянул его последователю.

Не важно, сколько фильмов ты до этого видел, сколько книг читал… Лицезрение этого человека вживую приводит кого угодно в благоговейный трепет. После этого уже не можешь думать о чем-то другом, кроме Саи Бабы. Время проходит в ожидании от одного даршана до другого. И вскоре становится ясно, что ожидание – это единственная садхана, которую надо здесь соблюдать. Утром и вечером ты по нескольку часов проводишь в ожидании Саи Бабы. И когда он появляется, ты с замиранием сердца ждешь, что он подойдет к тебе, признает твое существование в той или иной форме. И когда он проходит мимо, не замечая тебя, всю следующую ночь ты пытаешься понять, что сделано не так; думаешь, как в следующий раз занять более выгодное положение.

Некоторые из старожилов разработали тщательно продуманные способы общения с Саи Бабой. Если его левая нога была обращена к тебе, это кое-что значило. Если во время двух последних даршанов он шел направо, это означало, что в следующий раз он остановится слева от центра. Однако было очевидно, что Баба полностью контролирует свои действия.

Я начал ощущать энергетику этого места. Я расхаживал по комнате и ломал голову, почему Баба снова прошел рядом со мной. При этом он даже мельком не взглянул на меня. Я хотел видеть Бабу, хотел, чтобы и он видел меня. «Он же все видит, все слышит», – говорили люди. Но меня-то он не видел. Меня совершенно не беспокоили другие люди, я не думал, зачем они пришли, на что надеялись, чего ждали. Я заметил, что слишком замкнулся на себе, и начал совершать ритуал самобичевания, давая клятву стать святым.