Кэп продолжал болтать.

– Во время войны, пересекая Суэц, мы загнали в пустыню двадцать тысяч египетских солдат. Они были совершенно отрезаны от пищи и питьевой воды. Их конец был всего лишь вопросом времени. Вмешался Киссинджер. Он предложил в этот раз сохранить им жизнь и дать свободу в надежде на то, что они, наконец, успокоятся. Скажи, ты когда-нибудь слышал или видел нечто подобное? Отпустить врага, который только что напал на твои земли! Кто еще, кроме евреев, мог бы отдать земли, завоеванные ценой своей же крови! Мы отпустили их. Мы же нашли там нефть, но отдали все это ради мира.

Мы продолжали ехать через пустыню.

– Какая у тебя фамилия? – спросил капитан. Когда я назвал ее, он стал рассказывать мне о моей родословной, о том, откуда были родом мои предки, чем они занимались. – Видишь ли, эти имена не были настоящими именами членов диаспоры. Они говорили на идише, чтобы никто не понял их. Немцы, поляки… все правители давали евреям имена в соответствии с их профессиями, чтобы обложить их налогом. Сильверман, Фишман, Тэйлор и так далее. А раз уж ты приехал в Израиль, ты найдешь свое настоящее имя.

За время поездки я узнал практически всю историю еврейского народа и множество других правдивых фактов. Кэп высадил меня на автобусной остановке. Он увидел, что я еще не разменял деньги, и дал мне несколько шекелей, которых мне хватило не только на билет, и отказался принять взамен американские доллары. Мы пожали друг другу руки и попрощались.

В Нетанье я рассказал Глории, сестре моего друга, об этой поездке.

– Он наверное все дорогу болтал, как заведенный? – спросила она.

– Так и было, – подтвердил я.

– Ну, приготовься, – предупредила она. – Ты еще не раз услышишь эти истории.

Несколько дней я жил в ее доме, и почти каждый день после обеда ездил в Тель-Авив. Этот город очень сильно напоминал мне бруклинский колледж, с одним существенным отличием. Здесь все ходили с автоматами. Если бы парни в бруклинском колледже хотя бы издалека увидели автомат, они, наверное, упали бы в обморок. А здесь все были военнослужащими.

Глория рассказала, что во время «Войны Судного дня» из синагог выходили мужчины, услышав свои кодовые имена по радио. Во время Йом-Кипура запрещено даже машину водить, но нападение было таким внезапным, что все спешили к месту событий, как умалишенные. Говорят, что в первый день войны в дорожно-транспортных происшествиях погибло больше людей, чем на поле боя. Солдаты торопились на свои позиции.

– Мы потеряли пять тысяч мальчишек, – сказала она. – Ты знаешь, что это значит для страны, которая по размерам не дотягивает даже до штата Делавэр?

Глория показала бомбоубежище в подвале. По закону в каждом доме должно было быть такое укрытие. Вечерами дети приходили из школы и смотрели американские телешоу. На стене в гостиной я заметил фотографию молодого кудрявого блондина. Рядом с ним висели два армейских жетона и автомат.

– Это мой муж, – сказала Глория. – Его убили под Суэцем. Они прислали мне его винтовку.

Старший сын ее уже почти достиг призывного возраста. Все жители были военнообязанными, и складывалось впечатление, что они готовы сражаться до последнего.

В Хайфе я повстречал Мишель, свою давнюю подругу по французской ферме. Сейчас она жила в небольшой общине недалеко от горы Кармил. Когда-то мы были близки, но Мишель решила стать благочестивой и уехала на Святую землю. С тех пор мы испытывали некоторую неловкость в общении. Мы поддерживали контакт, но старались соблюдать дистанцию, чтобы не доводить дело до скандала. Обычно надежным барьером служил Бог.

Эта встреча не была исключением. Меня пригласили в «ашрам», и предложили остаться с «братьями». Ко мне относились хорошо, но выдерживали при этом некоторую дистанцию. Глаза Мишель все еще излучали свет, в ее образе чувствовалась определенная святость. Она уже три года жила здесь и неплохо ориентировалась – она составила для меня целый список мест, которые следует посетить в Иерусалиме. Пару раз мы начинали серьезный разговор, но заканчивался он всегда сплошным расстройством. Иногда я брал ее за руку и молча смотрел в глаза. Все это было слишком опасно для святой. Кто знает, что могло произойти?

Религиозные организации по всему миру поддерживали всевозможные конференции и «диалоги», но каждый раз, когда пытаешься поделиться чем-то вещественным и осязаемым, таким как плоть, сталкиваешься с невозможностью сделать это. Встреча и диалог возможны только при условии хотя бы частичного отказа от своей позиции. Но в Израиле существовало множество группировок, сект и объединений, и каждый запирался в неприступной крепости, выстроенной из своих доктрин. Религиозные конференции ничем не отличались от дипломатических игр за круглым столом по поводу ядерного оружия. В результате создавались структуры, помогающие хоть как-то приспособиться под взаимные требования. Все это напоминало, скорее, неуклюжее представление на сцене с умирающими актерами.