Я решил забыть обо всем этом и получать удовольствие от того, что есть. Дом располагался недалеко от моря. Воздух был чист и свеж. Мне требовался отдых. Я собирался провести здесь несколько дней перед поездкой в Иерусалим и не думал, что меня здесь побеспокоят.

На следующий день Мишель вместе со мной отправилась в Назарет. Мы посетили мессу в базилике Благовещения, и весь оставшийся день провели на мощеных камнем улицах, посетили Колодец Марии и многие другие святыни. Разумеется, каждая секта утверждала, что именно ее святыня была подлинным местом богоявления.

Вернувшись в Хайфу, мы посетили пещеру, в которой, по преданию, пророк Илия укрывался от Ахаба, а потом посмотрели на гробницу Бахая. На следующий день мы отправились в Галилею, где Иисус общался с народом. Мы сидели молча, и в этой тишине не было никаких разногласий. Но вскоре тишину стали нарушать прибывающие один за другим автобусы с американскими евангелистами. Они собрались на горе, пели песни и слушали проповеди о хлебе и рыбах, о грядущем конце времен. Было что-то нестерпимо противоречивое в этой картине, сотканной из идеально белых рубашек, затянутых галстуков и славных песнопений, растворяющихся в воздухе. Возможно, дело было в гипертрофированной вере в воскресение, они как бы говорили Ему: «Привет, как дела? Ты спасся?» Но я быстро осознал, что дело во мне – это моя проблема, и противоречие порождено исключительно моей реакцией. Я повернулся к Мишель. Ей, похоже, тоже было немного не по себе, несмотря на все ее благочестие и почитание христианского самосознания.

На обратном пути мы говорили о людях и местах. Мишель то и дело случайно касалась меня, но быстро отстранялась.

– Иногда, во время молитвы или в церкви возникает такая тишина, что все останавливается, – она выдержала короткую паузу. – Как бы высоко я ни взбиралась, я никогда не оставляю Иисуса.

Мы сидели молча. Автобус проехал мимо горы Фавор и повернул в пустыню.

Знал ли бедный назарянин, во что все это выльется? Идолы Запада, переписанные тексты, политическая истерия…

– Когда доберешься до Иерусалима, – сказала вдруг Мишель, – обязательно прогуляйся под стенами Старого города ночью, когда никого нет. Там можно по-настоящему его почувствовать.

Мы ехали по пустыне. Полумесяц сиял в идеально синем ночном небе, на котором начали появляться первые звезды. В автобусе мы потягивали горячий чай и смотрели на бескрайние горизонты дюн. На просторах бесплодного песчаного ландшафта возникали время от времени военные сооружения. Когда мы подъезжали к городу, сердце мое забилось от волнения, а в памяти всплыли слова: «О, Иерусалим, Иерусалим – город, в котором убивают пророков и побивают камнями посланцев».

Стены Старого города были хорошо видны даже ночью. Они возвышались над холмами Иудеи, а за ними виднелась величественная мечеть Омара, на месте которой раньше стоял Великий храм Иерусалима. Как бы простой человек описал это зрелище от лица Бога? «Сколь долго еще буду собирать я вместе детей своих, как куропатка собирает свой выводок под крылом своим?» В этот момент я ощутил, что достиг всей полноты своей жизни. Теперь я был дома – в святом городе, под крылом у Бога в граде Господнем, в приюте искупления.

Улицы Старого города были до боли знакомы мне, словно моя душа ходила прежде по ним и даже слышала шаги Мастера. Все это было более чем реально. Все это уже случалось прежде на этой земле, в этом городе. Он ходил по этим улицам, общался с народом. Иерусалим был местом, в котором воедино сливалось все – купола и кресты, полумесяцы и звезды.

Игривый танец Кришны, первобытная ясность сидящего Будды, форма и пустота… Иерусалим проявлял себя иначе. Он был центром мира, в котором Бог явил себя человечеству. Но сейчас этот дом был разорен, забыт. И кто придет сюда от имени Бога теперь?

У Ворот Яффы я пал ниц и целовал землю. Наконец-то я пришел в Иерусалим.

На автобусной остановке мое внимание привлекло объявление о сдаче комнаты в одном хостеле. Я сразу понял, что именно здесь я и остановлюсь. Я пошел по узким улицам в сторону Дамасских ворот. Прямо за воротами ко мне обратилась молодая женщина. На ней были джинсы и синий плащ. Ее лицо, вкупе со взъерошенными волосами, выражало какую-то дикую решимость. Она сообщила, что ею овладел Святой Дух, она была спасена Иисусом Христом, и за это ее выставили из отеля. Поскольку денег у меня было немного, я сказал что-то вроде: «Не беспокойся, Господь не оставит тебя в нужде». Она гневно закричала в ответ: «Не смей поучать меня! Моими устами гласит сам Святой Дух, и он хочет, чтобы ты заплатил!» Она начала проклинать меня за то, что я американец, а потом принялась поносить всех постояльцев своего отеля. Я пошел прочь, испытывая сложный коктейль чувств из вины и смущения. Иисус говорил нам возлюбить ближнего своего, но когда пытаешься следовать этой заповеди, обычно тебя хватает не больше чем на десять минут. Я должен был дать ей что-нибудь или отвести куда-нибудь. Я вернулся на площадь, но ее уже не было.

Мне выделили одну из восьми кроватей, заполняющих практически все пространство погруженной в синий полумрак комнаты хостела «Палм». Женщины и мужчины – все спали, где хотели. Никому до этого не было дела. На щербатых стенах фойе висело послание, написанное крупным шрифтом: «Благословенны приходящие от имени Господа». На подоконнике лежали стопки бесплатных экземпляров Библии Гедеона.

Фойе было также и местом для отдыха. На регистрационной стойке стоял большой магнитофон, из которого вырывались звуки рок-музыки – играли песни группы «The Doors», и слышно их было даже на улице. Рядом сидели какие-то парни, курили и качали головой в такт музыке. Девушка за стойкой в рубашке с бретельками слегка пританцовывала. Остальные бесцельно входили и выходили. В углу стояла небольшая плита, на которой кипятили воду для чая. Здесь были представлены почти все национальности. Некоторые из этих людей устраивались на какую-нибудь работенку в госпиталь или хостел наподобие этого, и были полны решимости остаться здесь навечно. Слава Богу, здесь не было никаких проповедей. Снаружи тебя ждали сотни религиозных пророков и фанатиков, готовых наложить на тебя свои руки. В «Палме» все было спокойно.