Несколько французских писателей заявили, будто нашли существенные физические различия между своими соотечественниками и народом кайзера. Выдающийся историк Огюстен Кошен всерьез утверждал, будто у немцев существует свой особый запах – «очень стойкий, от которого невозможно избавиться» {903} , – а также исключительно немецкая разновидность блох, которые якобы крупнее французских. Вот такие перегибы и внушали мыслящим людям отвращение к пропаганде. Чем дольше длилась война и чем больше ужасов она приносила, тем больше становилось тех, кто скептически воспринимал какие бы то ни было факты и доводы в защиту мотивов собственных государств.

Тем, кто считает, что лишь современные СМИ склонны к преувеличению, фантазиям и лжи, полезно посмотреть, какой разгул вымысла и нелепых слухов царил в мировой прессе в 1914 году. Daily Mail опубликовала подробный рассказ о победе в полностью вымышленном морском сражении. «Порочащие слухи расходятся со скоростью лесного пожара, – писал доктор Ойген Лампе в начале сентября 1914 года в Любляне. – Когда двое встречаются на улице, неизменно звучит вопрос: “Какие новости?” Никто ничего не знает, но всегда найдутся те, кто верит и передает самые худшие вести. Неделю атмосфера была крайне напряженной. Семьи, из которых ушли на фронт мужья и сыновья, скорбят, молятся и дрожат в страхе. Газеты добываются с боем. Потом начинаются перешептывания: наших в списке раненых нет. Нам не хотят говорить! Их так много, что всех попросту не переписать!» {904}

Мало кто из журналистов, которым поручалось писать о войне, разбирался в военном деле, и их дилетантство давало о себе знать. Началу траншейной войны французская пресса сперва обрадовалась, увидев в ней трусливую уловку немцев, которых тут же презрительно окрестили «кротами» {905} . Многие газеты охотно муссировали слухи о слабостях противника, упадке боевого духа и перебоях с питанием. Австрийские города якобы умоляли итальянцев спасти их от надвигающейся голодной смерти {906} , а Германия, если верить печатному слову, безуспешно пыталась вербовать тех же итальянцев на смену мобилизованным фабричным рабочим. В конце сентября The Times, сделав подсчет на основании списков погибших и раненых, пришла к сильно преувеличенному выводу, что британцы потеряли за месяц боев 40 % офицеров. Людвиг Витгенштейн писал 25 октября с дозорного корабля на Висле: «Вчера вечером пришло глупое донесение, будто Париж взят. Поначалу я обрадовался, но потом понял, что такого быть не может. Эти выдуманные донесения всегда плохой знак. Когда есть хорошие новости, выдумки не нужны» {907} . Пять дней спустя, жадно просмотрев немецкую газету и не узнав ничего нового, он снова начал опасаться худшего: «Отсутствие хороших новостей – все равно что плохие!» {908}

Тем временем 19 августа l’Eclaireur в Ницце выдумала сражение в Северном море между Королевским флотом и флотом Германии, где британцы якобы потеряли 16 дредноутов, включая Iron Duke, Lion и Superb. Особенным буйством фантазии отличались заметки во французских газетах о немецком кронпринце, командующем одной из армий. 5 августа на него организовали покушение в Берлине, 15-го – тяжело ранили на французском фронте и поместили в госпиталь, 24-го он пережил еще одно покушение, 4 сентября совершил самоубийство, однако 18 октября «воскрес» и снова был ранен, 20-го его супруга сидела у смертного одра, но 3 ноября его признали умалишенным. Понятно, что ни одно из этих событий не имело отношения к действительности.

L’Action francaise проинформировала читателей, что в молочных магазинах Maggi и сети магазинов Kub на самом деле скрываются разведывательные центры, где работают прусские офицеры, натурализовавшиеся во Франции еще до войны. В каждом молочном магазине спрятаны передатчики, а молоко Maggi отравлено. Начитавшись, толпа кидалась громить ни в чем не повинные (хотя и в самом деле принадлежащие иностранцам) заведения {909} . Одним из самых фантастических мифов, распространявшихся в народе, был слух о «турпените» – новой сверхмощной взрывчатке, якобы изобретенной химиком Эженом Турпеном, которая без труда уничтожит немецкие войска прямо в траншеях. Ответной реакцией на утки, пускаемые «серьезной» прессой, стал возникший примерно в это время французский сатирический еженедельник Le Canard encha^in'e («Утка в цепях»).

В некоторых случаях виновата была не столько пресса, сколько нежелание правительств делиться сведениями и допускать корреспондентов на фронт. Британский полковник Репингтон жаловался, что цензуру используют «как плащ, которым прикрывают все политические и военные просчеты». Без сомнения, система должна была прежде всего поддерживать боевой дух народа, а не только пытаться скрыть от врага военные тайны. После Марны французский Генштаб начал по чайной ложке скармливать прессе какие-то сведения, однако вотум недоверия был уже вынесен, и исправить что-то было сложно. Французские журналисты – а вскоре и их читатели – прониклись глубоким скептицизмом ко всем официальным заявлениям {910} .

Французские солдаты на фронте с презрением отзывались о bourrage de cr^ane (буквально – «набивке черепа»), а на самом деле очковтирательстве, которому способствовали все попадающие к ним газеты. Морис Баррес из l’Echo de Paris, ратовавший за войну, получил от убежденного пацифиста Ромена Роллана прозвище Певец резни {911} . «Пуалю», отвергая официальную прессу, предпочитали окопные листки, которые сочиняли и переписывали друг другу сами солдаты {912} . Пользовались успехом и изредка попадающиеся швейцарские издания. Философ Ален Эмиль-Огюст Шартье, ушедший в армию, писал 25 ноября с фронта: «Journal de Gen`eve тут выхватывают из рук, офицеры собирают вырезки. Военные очерки в нем выше всяких похвал, и, по всеобщему мнению, наши газеты на его фоне выглядят просто смешно».

С ним соглашался также ушедший на фронт историк Луи Дебидур: «Нам всем невыносимо видеть высосанные из пальца статейки об окопах, смекалке наших солдат, общем энтузиазме, бодрости и веселье в войсках и живописном расположении траншей. Все это выдумки чистой воды. Войска всего-навсего спокойны и собраны, стараются держать лицо и не поддаваться ненастью и холоду». Немецкие газеты не отставали. Франкфуртская Oder-Zeitung напечатала статью «Наши бранденбуржцы на Эне», автор которой, военный корреспондент, восхищался способностью солдат навести уют (Gem"utlichkeit) в траншеях и смотреть на происходящее с юмором {913} . Окопы, по словам корреспондента, были «добротно обставлены», а лагеря на передовой напоминали американский фронтир из «Кожаного чулка» Фенимора Купера. Война изображалась как необходимое для закалки мужского характера испытание {914} .