Шрифт:
Трудно было бы не узнать в этом извещении руку Виссариона Белинского. Он один знал о задуманных поэтом произведениях. Он один мог судить об этих замыслах и назвать их драгоценными подарками русской литературе. Один Виссарион Белинский был посвящен в тайну предисловия к роману.
– Даю слово, – сказал Белинский, выслушав рассказ о полемике поэта с императором, – предисловие ваше станет важным документом новейшей словесности. Едким истинам должно служить наше искусство. А ныне, зная, откуда подул ветер в журналах, обещаю вам: при первой возможности перепечатаю ваше предисловие целиком!
Глава третья
В апреле 1841 года в столице торжественно праздновали свадьбу наследника престола. Город был иллюминован. Для народа открыли балаганы. Нашлось немало охотников поглядеть своими глазами на гульбище, устроенное царем. Пришел сюда и цензор Никитенко. Человек думающий, но отнюдь не склонный к признанию едких истин, он долго ходил в толпе, а вернувшись домой, записал в дневник:
«Прекрасный теплый день. Пошел на площадь, где выстроены балаганы. Много народу. Мертвая тишина, безжизненность на лицах; полное отсутствие одушевления…»
Так совпали впечатления. Царский генерал-адъютант, побывавший в деревнях, не услышал ни одного голоса радости. Правительственный цензор был поражен мертвой тишиной на празднестве, устроенном в столице.
Конечно, «Северная пчела» писала иначе. Зоркий глаз Булгарина разглядел и воодушевление, и восторг, и любовь к монарху и всему царствующему дому.
«Северной пчеле» пришлось разрываться. Главные торжества происходили, конечно, не в балаганах, а в Зимнем дворце. Здесь, наряду со свадебной церемонией и балами, чествовали славного поэта и воспитателя наследника Василия Андреевича Жуковского. Василию Андреевичу пожаловали пособие в десять тысяч рублей серебром и табакерку с вензелем государя; за поэтом были пожизненно сохранены оклад в двадцать восемь тысяч рублей ассигнациями, служба при наследнике и право жить, где пожелает. Славного поэта осыпали милостями с истинно царской щедростью.
В эти же дни поручику Лермонтову вручили приказ – убраться из столицы в сорок восемь часов. Короткий приказ подписал дежурный генерал штаба граф Клейнмихель. Невозможно было догадаться, какие именно нити стянулись в мертвый узел. Оказался ли повинен в бедах автора мятежный «Демон», явившийся в Зимний дворец, или предисловию к роману «Герой нашего времени» суждено было стать прологом близкой трагедии? Во всяком случае, поручику Лермонтову приходилось расстаться с последними надеждами на жизнь в столице.
Между тем монаршие милости продолжались – многие штрафные офицеры гвардии получили прощение и обратный перевод в Петербург.
Бабка Михаила Юрьевича Лермонтова была, конечно, далека от того, чтобы сравнивать незадачливую судьбу внука со славным жребием Жуковского. Но уж очень обнадежили ее милости, дарованные опальным офицерам. И принялась Елизавета Алексеевна тайно от внука за свои слезницы. Написала Софье Николаевне Карамзиной. Пусть Софья Николаевна, столь дружески расположенная к Мишелю, походатайствует перед Жуковским, Жуковский умилостивит императрицу, императрица – августейшего супруга.
Хитрый ход задумала Елизавета Алексеевна. Конечно, не отказалась просить Жуковского Софья Николаевна Карамзина. Но время идет – нет ответа ни от Жуковского, ни от царицы.
А и то сказать, в царском семействе столько сейчас хлопот со свадьбой наследника! И Василий Андреевич, достигнув весьма преклонных лет, тоже занят собственным свадебным делом. Взысканный монархом жених едет за границу. Там его возвышенная душа нашла юную, непорочную деву, готовую разделить тихую, мечтательную жизнь с маститым поэтом. Но собственное счастье не умалит хлопот Жуковского за обездоленных и гонимых. Поэт Жуковский грудью встанет за поэта Лермонтова.
Ждет Елизавета Алексеевна – ответа нет. Должно быть, все еще хлопочет за Мишеля Жуковский. Дни опять идут. Наверное, ищет Василий Андреевич благоприятного случая…
Михаил Юрьевич ничего не ждал.
Разъезжая по городу, поэт завернул к Краевскому.
У Краевского, как всегда, по утрам собирались журналисты – все тот же неизменный Панаев и прочие завсегдатаи. Белинский присутствовал, но не принимал участия в беседе. Андрей Александрович опасливо на него посматривал. Дерзко повел себя в «Отечественных записках» Виссарион Григорьевич: тащит за собой новых, сомнительных сотрудников. Отыскал Герцена – и в журнале появились «Записки молодого человека» за подписью «Искандер». О, эта чертова квазидатская собака по имени Плутус! Какую же еще свинью может подложить издателю автор «Записок», отправляющийся в новую ссылку?
А Белинский ратует еще за стихи Огарева, тоже бывшего ссыльного. И горой стоит за Лермонтова. Ну, этот-то наверняка будет вечным ссыльным… Нечего сказать, хороший букет подбирается в «Отечественных записках»! Андрей Александрович с опаской взглянул на опального поэта.
Лермонтов собрался уезжать. Следом за ним поднялся Белинский.
– Михаил Юрьевич! Я с вами.
– Искренне рад!
Выйдя от Краевского, они пошли по набережной Фонтанки.
– Едете? – начал Белинский.