Шрифт:
Прочитал Михаил Петрович короткую запись, и стало ему страшно: неужто не понимают сумасброды, бредящие вольностью, что они играют факелом, который может испепелить Русь?..
Профессор так и сидел, не написав в дневнике ни одного слова. В тишине слышалось ему, как в мезонине все еще ходит, не зная покоя, дорогой гость Николай Васильевич. Погодин хотел было подняться к нему, но раздумал. Не очень любит щепетильный гость неожиданные вторжения…
А как оградить его от шатаний, как привести его к истине? Чем больше слушал Михаил Петрович «Мертвые души», тем чаще смущали его в последнее время беспокойные мысли. Коли так пойдет дальше, то и поэма Гоголя может стать поджигающим факелом.
А Николай Васильевич все собирает и собирает вековую скверну, да еще называет эту свалку поэмой…
Михаил Петрович встал на молитву и молился долго, прося создателя укрепить его силы в предстоящей борьбе. Он молился велелепно и многословно, но сосредоточиться не мог – в мезонине все еще слышались тихие шаги.
Глава третья
В московском доме Мартыновых спали чуть не до полудня, потому что барышни ежедневно выезжали на балы, словно торопились натанцеваться на целое лето.
Зимний сезон увеселений, в сущности, кончался. Кое-кто из москвичей уже выехал в имения. Мартыновы не торопились: одна из дочерей ожидала официального предложения руки и сердца.
По дому, погруженному в глубокий сон, бродили только горничные, готовившие барышням туалеты, да бодрствовала сама хозяйка дома. Отпив в одиночестве кофе, она взялась за письмо к любимому сыну.
С военной карьерой Николая Соломоновича Мартынова мать его связывала самые радужные надежды. Покойный отец семейства, Соломон Михайлович Мартынов, успел прибавить к захудалому дворянскому гербу лишь незавидную славу предпринимателя-откупщика. В дом пришли деньги, обеспечившие будущее сыну и приданое дочерям. Но мишурная позолота не может утешить сердце чадолюбивой матери-вдовы.
То ли дело блестящая карьера, ожидающая красавца сына! Он и начал службу неплохо – офицером лейб-гвардии кавалергардского полка. Из Петербурга он не замедлил отправиться на Кавказ, ожидая славы, почестей, чинов и орденов. Правда, Николай Соломонович вернулся в столицу без единой боевой награды, зато опять стал украшением лучших петербургских гостиных.
Мать семейства следила за успехами сына на светском поприще с новыми надеждами: Николаша мог сделать карьеру через женитьбу, пожалуй, даже скорее и лучше, чем на этом проклятом Кавказе. Опытная в житейских делах госпожа Мартынова свято верила в будущее сына: у Николаши никогда не закружится голова от благосклонных взоров какой-нибудь бесприданницы.
Оставалось только ждать из Петербурга желанных известий, но вместо того Николай Соломонович вдруг, по непонятным матери причинам, снова оказался на том же распроклятом Кавказе, да еще в каком-то казачьем Гребенском полку. Нечего сказать, хорош полк для красавца кавалергарда!
Причины такой неожиданной перемены были непонятны. Николай Соломонович отделывался ничего не говорящими фразами. Да и то сказать, с детства был молчалив рассудительный сын… Уехал – и теперь совсем редко пишет.
Когда госпожа Мартынова думает о своем любимце, ей кажется, что он совершает на Кавказе подвиг за подвигом, а начальство, забыв о петербургском гвардейце, ничего не видит и до сих пор ничем не награждает героя… Но кто же будет помнить в Петербурге о захудалом Гребенском полке! Сколько ни расспрашивает она знакомых, никто о нем ничего не знает.
А неугомонный Николаша, может быть, опять скачет где-нибудь навстречу пулям, и дела ему нет до беспокойства матери.
Госпожа Мартынова закрывает глаза и долго сидит так, прислушиваясь не то к свисту черкесских пуль, не то к биению собственного сердца. Потом протягивает унизанную кольцами руку к перу.
«Где ты, мой дорогой Николай? Я страшно волнуюсь за тебя. Здесь только и говорят, что о неудачах на Кавказе. Мое сердце трепещет за тебя, мой милый! Каждый вечер гадаю на трефового короля и прихожу в отчаяние, когда он окружен пиками».
Далее были отписаны сыну московские новости, сообщения о дочерях, об их успехах в свете.
Госпожа Мартынова писала не торопясь, пользуясь тишиной. Надо было известить сына и о том, что к Юленьке, по всем верным данным, вскоре будет свататься князь Лев Гагарин. Дело еще не было окончательно решено, но предполагаемый жених обладал такими связями в Петербурге и таким состоянием, что было очень трудно не поделиться этой радостью с кавказским героем…
Но тут новые заботы овладели матерью семейства. Если Юленька, младшая, выскочит замуж раньше, что будет с Наташей? Наташе исполнился двадцать один год, а на женихов никаких видов. Кроме того, строптивая Наталья того и гляди совсем выйдет из повиновения. Правда говорится, в семье не без урода.
Долго лежало на столе недописанное письмо. Потом, должно быть по какой-то связи с тревогами за Наташу, появились новые строки:
«Лермонтов у нас чуть ли не каждый день. По правде сказать, я его не особенно люблю. У него слишком злой язык, и хотя он выказывает полную дружбу к твоим сестрам, я уверена, что при первом же случае не пощадит их… Слава богу, он скоро уезжает; для меня его посещения неприятны. Прощай, дорогой Николай».