Неотступно следил автор «Мертвых душ» за каждым шагом своего героя. Еще ничего не ведал Чичиков о тучах, сгущавшихся над его головой. В рассеянии прогуливался он по тьфуславльской ярмарке.

– Есть сукна брусничных цветов с искрой? – спросил он, войдя в лавку к купцу европейского типа, с бритым подбородком, но с чахлым лицом и гнилыми зубами. Этим чахлым лицом и гнилыми зубами наградил автор купца за приверженность к европейской моде. То ли дело, если бы оказался купец, по русскому обычаю, бородачом, в меховой горлатной шапке!

Пока Чичиков ждал ответа купца, Николай Васильевич стал перелистывать записную книжку, в которую заносил на случай всякую всячину. Чего только в этой книжке нет! Подробно записаны названия всяких ремесел и полюбившиеся писателю слова и выражения народного говора; описание крестьянской избы и тот особый язык, на котором объясняются охотники и голубятники; названия блюд, и птичьи и звериные обычаи, и сведения о рыбной ловле, о хлебной торговле, о крестьянских работах. Полистал записную книжку Николай Васильевич и нашел подходящее для купца слово: есть, мол, у нас сукна зибер, клер и черные.

Но не таков был покупатель Чичиков, чтобы можно было подсунуть ему первый попавшийся товар. Когда покупка была наконец сделана, хозяин лавки почтительно одобрил выбор:

– Вот-с сукно-с… Цвету наваринского дыму с пламенем!

Этих словечек не было в записных книжках Гоголя. Но известно – мастер он пустить по свету такое словцо, что долго будет гулять между людьми, вызывая невольную улыбку даже у хмурого человека.

А действие поэмы стало разворачиваться со стремительной быстротой. В лавку пришел разорившийся помещик Хлобуев, которого ловко объехал на кривой Павел Иванович Чичиков в подложном завещании старухи; следом за Хлобуевым появился Афанасий Васильевич Муразов, тот самый откупщик, который будто бы приобрел свои миллионы самым безукоризненным путем и самыми справедливыми средствами. Чичиков успел только приветствовать откупщика почтительным снятием картуза да короткой фразой о прекрасной погоде. Муразов увел Хлобуева к себе.

…Во Франкфурте стояла дождливая осень. Жуковский трудился над переводом «Одиссеи». Как ни восторгался этим великим трудом Гоголь, теперь он слушал рождающиеся строки, не выходя из глубокой отрешенности. А то ответит невпопад и опять убежит к себе наверх.

Автор «Мертвых душ» жил всеми мыслями в скромном жилище откупщика Муразова. Николай Васильевич воочию видит необыкновенное для миллионщика жилище. Неприхотливее этой комнатки нельзя найти даже у ничтожного чиновника. Откуда бы взяться такой несуразности? Зачем селить миллионщика в убогой конуре? Или суждена ему участь Плюшкина, старого знакомца читателей «Мертвых душ»? Ничуть! Когда пишет Гоголь о Муразове, даже лицо его светлеет. Пробил час: в поэме явился наконец муж божеских доблестей.

Афанасий Васильевич Муразов участливо слушал горькую исповедь Хлобуева. Чтобы выпутаться из стеснительных обстоятельств, Хлобуеву нужно по крайней мере сто тысяч, если не больше. Словом, невозможное дело! И служить ему невозможно. Нельзя же начать с должности писца человеку в сорок лет, у которого и поясница болит, да и обленился он. Другой же должности, кроме писцовой, ему не дадут. Да и случись иначе, Хлобуев все равно не стал бы брать взяток. Как же ему ужиться на службе?

– Нет, Афанасий Васильевич, – говорил Хлобуев, – никуда я не гожусь. На малейшее дело не способен.

– Да ведь молитесь же вы богу? – прозвучало ответное слово Муразова. – Вы ходите в церковь, не пропускаете, я знаю, ни утрени, ни вечерни. Зачем же вы так не рассуждаете в делах светских? Ведь и в свете мы должны служить богу. Если и другому кому служим, мы потому только служим, что так бог велит.

Долго говорил Афанасий Васильевич, и трудно было понять: повторял ли он мысли из наставительных писем, которые рассылал друзьям Гоголь, или сам автор «Мертвых душ» щедро наделил этими мыслями откупщика-миллионщика? Все неуловимо перемешалось.

Суров показался вначале грешнику Хлобуеву Афанасий Васильевич Муразов. Муразов ясно доказал, что не спасут Хлобуева никакие деньги, потому что растратит он их без всякого расчета, давая взаймы или угощая приятелей.

Но едва объявил несчастный Хлобуев, что он готов признать над собой власть Афанасия Васильевича, тотчас перебил его откупщик:

– Но я наложу на вас богоугодное дело.

И открылся перед Хлобуевым верный путь спасения. Ему следовало облечься в простую сибирку, сесть в рогожную кибитку и, получив от архиерея благословение, ехать по городам и деревням, чтобы собирать доброхотные даяния на строящуюся где-то бедную церковь.

– Призадумались? – спросил Муразов. – Вы здесь две службы сослужите: одну – службу богу, а другую – мне.

– Вам? – Хлобуев, по человеческой слабости, может быть, думал, что хочет использовать его Афанасий Васильевич для какой-нибудь своей выгоды. Но не таков был Муразов. Речь его отлилась в рукописи Гоголя вполне.

– Вы отправитесь по тем местам, где я еще не был, – говорил Муразов, – и узнаете на месте все: как живут мужики, где терпят нужду. Скажу вам, что мужичков люблю оттого, что я и сам из мужиков. Но дело в том, что завелось меж ними много всякой мерзости. Раскольники и всякие бродяги смущают их, восстанавливают против властей и порядков; а если человек притеснен, так он легко восстанет… Да дело в том, что не снизу должна начаться расправа. Уж тогда плохо, когда пойдет на кулаки: уж тут никакого толку не будет, только ворам пожива. Вы человек умный, вы рассмотрите, узнаете, где терпит человек от других, а где от собственного неспокойного нрава. Я вам на всякий случай дам небольшую сумму на раздачу тем, которые терпят безвинно. С вашей стороны будет полезно утешить их словом и объяснить, что бог велел переносить безропотно и молиться, а не буйствовать и не расправляться самому. Словом, говорите им, никого не возбуждая ни против кого, а всех примиряя.