Рама и Лакшмана не скрывали своей радости. Хануман перенес их на остров первыми. Братья обнялись и принесли жертву Океану, оказавшему им помощь.

С плоской крыши своего дворца Равана наблюдал за тем, как вприпрыжку и вприскачку движутся бесчисленные отряды обезьян, как, поднимая столбы пыли, топают медведи. Несметная рать облепила холмы и долины. Кому не хватало места на земле, зацепились хвостами за ветви и качались, пожирая какой–либо плод, корча физиономии и еще издали грозя ему кулаками. Зоркий взгляд царя ракшасов выхватывал огромные фигуры вожаков — царя обезьян Сугривы, его советника Ханумана, недавно побывавшего на острове и причинившего столько бед, исполинского обезьяньего мужа Налы, строителя моста.

— Взгляни, сын мой, — сказал Равана Индраджиту, — недруги уже разделились на четыре отряда и готовы начать нападение с четырех сторон. Приготовь свои ядовитые стрелы и порази ими вражеских вождей так, чтобы они тебя не видели.

Битва у стен столицы разгорелась еще утром. Засыпав рвы камнями, бревнами и землей, тысячи и десятки тысяч обезьян обступили твердыню Ланки. Они обрушили на золотые ворота города град камней и удары бревен. Сотнями они полезли на стены, оглашая местность ревом.

И тогда Равана, возгоревшись гневом, приказал своему войску выступить. Рама и его бойцы сражались яростно, крушили ракшасов топорами и палицами. Медведи сжимали врагов в своих мощных объятьях, ломали им головы. Обезьяны царапались и кусались. Весь остров наполнился воплями, исступленным ржаньем коней, звоном оружия, грохотом.

Раму окружило целое полчище ракшасов. Тысячи стрел летели в него, но отлетали от его панциря, не причиняя вреда. Стреляя из лука по средоточью врагов, он пробивал одной стрелой троих–четверых. Столь же успешно бился с ним рядом Лакшмана. Но внезапно Рама упал. Склонился к земле и Аакшмана. Это Индраджит, став невидимым, с близкого расстояния поразил их обоих ядовитыми змеями, которых он превратил в стрелы.

Долго лежали братья неподвижно на поле боя. Обезьяны окружили павших героев кольцом, не давая никому приблизиться к ним. В это время со своим отрядом подошел Вибшихана. Приняв отряд за ракшасов, многие обезьяны бросились врассыпную. Но бегство было остановлено. Вибшихана, увидев Раму и Лакшману, пронзенных стрелами, залился слезами, и вслед за ним завыли обезьяны и медведи. Вой поднялся до самого неба. И услышал его пролетавший в облаках Гаруда. Мгновенно опустился он на землю, наклонился над израненными, окровавленными лицами братьев и коснулся их перстами. Мгновенно кожа лиц и тел сделалась чистой и золотистой, а торчавшие стрелы, став змеями, в ужасе выползли наружу.

Ритуальный сосуд с изображением Гаруды

— Кто ты? — спросил Рама, приподнимая голову.

— Гаруда. Ты ведь слышал о моей вражде со змеями, — отвечал царь птиц. — Боги дали мне власть над змеиным родом.

— Ты спас нам жизнь, — проговорил Рама, вставая. — Ты стал нам вторым отцом, и наши сердца исполнены благодарности к тебе, о сын прекрасной Винаты.

— Отныне вам змеиный яд не страшен, — сказал Гаруда, обнимая братьев. — Но будьте отныне осторожны. Берегитесь коварства ракшасов.

Проговорив это, Гаруда взмахнул огромными крыльями и поднялся в небо. Рама и Лакшмана благодарно глядели ему вслед.

При виде оживших витязей все войско взревело. Охваченные восторгом, запрыгали и заплясали обезьяны и медведи. Вырывая из земли деревья, с громкими воплями подступили они к стенам города.

Весть о спасении Рамы и Лакшманы вызвала ярость Раваны. На сверкающей как солнце колеснице он выехал из ворот столицы. За ним следовали его лучшие военачальники, сын Индраджит на колеснице с огромным, натянутым до предела луком, на боевом слоне отважный, свирепоревущий воитель Маходара, на скакуне с раззолоченной сбруей бестрепетный всадник Пишача, ростом своим подобный горе, что уходит снегами своими за облака, на быке, словно месяц рогатом, великий Трешера, готовый метнуть свой зазубренный дротик, за ним же Нинумбха, муж чернокожий, схожий по облику с тучей.

Рама впервые узрел Равану в немыслимом блеске, могущим затмить сияние солнца, и понял, что предстоит битва, подобной которой еще не знали ни земля, ни небо. И вот уже могучей дланью Раваны повергнут на землю Хануман. Гигантское копье поражает отважного царя обезьян Сугриву. Лакшмана посылает во владыку ракшасов одну стрелу за другой, но тот, улучив момент, направляет в него стрелу, дарованную ему некогда Брахмой. Лакшмана обливается кровью. Тем временем приходит в себя Хануман и ударом кулака сбивает Равану с ног и выносит из битвы Лакшману.

И тогда вступает в бой Рама. Натянув свой огромный лук, он несколькими стрелами убивает колесничего, коней, раскалывает вдребезги колесницу, расшвыривает оружие Раваны. И вот владыка ракшасов, еще не опомнившийся от нанесенного ему удара, пошатываясь, стоит перед Рамой.

— Возвращайся к себе в столицу, — бросил ему Рама. — С безоружными я не воюю.

Во дворце Равану окружили ракшасы и молча ждали его решения. Он же стоял, наклонив голову, и размышлял. Вновь и вновь вспоминал Равана советы брата возвратить Раме Ситу. И, может быть, теперь он бы пошел на это, если бы не позор, который ему пришлось испытать. Рама даровал ему жизнь, посчитав совершенно неопасным. У него и впрямь сейчас нет сил вступать в новый бой. Но ведь есть еще Кумбхакарна, наведший на богов страх и погруженный в полугодовую спячку. Он и сейчас пребывает во сне, не зная, что враг уже на Ланке, что над царством нависла смертельная угроза. Разве можно спать в такое время!