Главная разница между христианскими персонажами и языческими феями была в том, что люди, как правило, ждали возвращения фей в следующем веке или когда перестанет существовать христианство.

Эти легендарные или полулегендарные персонажи заметно уступали святым и по численности, и по своим возможностям. Святые, в отличие от Бога и фей, были частью повседневной жизни. На своей земле святой был сильнее Бога. Приходский священник из Этапля возле Ле-Турке писал своему епископу о местном святом чудотворце: «В Этапле есть два «господа наших» – настоящий Господь и святой Жос. И я совсем не уверен, что святой Жос не главный из двоих».

Выбирая себе святого, люди руководствовались его отличительным признаком или именем. Святого Антония часто изображали со свиньей – символом чревоугодия, и это сделало его популярным у свинопасов. Иоанн Креститель держал в руках ягненка – Агнца Божьего и потому был любимым святым пастухов. Святой Писсу излечивал инфекции мочевой системы, святой Бавар («болтливый») помогал немым, а святой Клер («ясный») – близоруким. Если не было подходящего имени, создавали нового святого: святой Сурдо («сур» (sourd) по-французски «глухой») заботился о глухих, святой Плурадо [23] успокаивал плачущих детей, святой Секвер (первый слог звучит как слово «сек» – «сухой») делал так, чтобы враги просителя исхудали и умерли. В Нормандии верили, что произнесение тех молитв, которые читают во время службы в День Всех Святых, по-французски называемый «Туссен» (Toussaint), полезно для больных простудой, потому что «Туссен» похоже на «туссе» (tousser), что значит «кашлять».

Огромным преимуществом святых было то, что они действительно существовали в материальном мире. Некоторых из них до сих пор можно увидеть в церквях, где на них часто смотрят зрители двух типов – прихожанин или паломник, который общается с реальным существом, и турист, который смотрит на произведение религиозного искусства. Святой не был ни богословским понятием, ни художественным произведением. Статуя или статуэтка – это и был святой. Вот почему люди так горевали, когда их приходский священник заменял грязный бесформенный, а иногда частично обуглившийся кусок дерева сияющим новым святым, только что изготовленным на фабрике. Новый святой Эгюльф в соборе города Брюск возле Грасса (христианизированный языческий бог, который мог вызывать дождь; те, кто шел к нему помолиться, всегда несли с собой при этом зонт) имел золотой епископский посох, плащ и лилию, розовый цвет лица и был совершенно бесполезен. Известно, что новая Черная Богородица в Ле-Пюи-ан-Веле совершила меньше чудес, чем прежняя, хотя прежняя оказалась статуей Исиды, привезенной из Крестового похода.

Вполне логично, что жизнь святого определялась тем, из чего было сделано его изображение. Некий святой Грелюшон начал жизнь в качестве памятника на могиле знатного дворянина в Бурбон-л’Аршамбо. (Другие Грелюшоны, или Герлишоны, – от слова, означающего пенис маленького мальчика, – были популярны в Берри и Бурбоне.) Бесплодные женщины соскребали немного пыли с его гениталий и выпивали ее с небольшим количеством белого вина. Более решительные женщины, желавшие родить близнецов, приходили к нему с рашпилями и ножами. Когда гениталии закончились, просительницы начали скрести его подбородок, и в 1880 году, когда святого поместили в местный музей, он был всего лишь изуродованным бюстом. Одну из служащих музея позже уволили за то, что она скребла его новый подбородок.

Святые чудесным образом исцеляли больных, но их надо было иногда упросить, а иногда припугнуть, как ленивых слуг. По словам Эрнеста Ренана, молитва святому Иву в Трегье звучала как вызов: «Ты был справедливым человеком, когда был жив. Докажи мне, что ты до сих пор справедлив». После такой молитвы человек «мог быть уверен, что его враг умрет в течение года». Отца Ренана в детстве однажды привели в часовню святого, который исцелял от лихорадки.

Пришел также кузнец с горном, гвоздями и щипцами. Он зажег горн, нагрел щипцы и поднес раскаленную подкову к лицу святого, сказав при этом: «Забери прочь лихорадку от этого ребенка, или я подкую тебя, как лошадь». Святой немедленно выполнил то, что ему велели.

Если святой отказывался сотрудничать с людьми, его следовало наказать. В Одиомоне, когда виноградные лозы замерзли в День святого Урбана (25 мая), статую этого святого протащили через крапиву, которая росла вокруг церкви. Жители Музона в Арденнах, когда филоксера уничтожила их виноградные лозы, бросили статую своего святого в реку Мёз. Даже в некоторых монашеских общинах унижали святых, если тем не удавалось исполнить молитву. В 1887 году в монастыре одного крупного провансальского города посетитель заметил, что статуя святого Иосифа стоит лицом к стене. Ему объяснили, что святой Иосиф «отбывает покаяние» за то, что не убедил одного землевладельца, чтобы тот в завещании оставил монастырю некий участок земли. Если он снова не справится с этим, его отнесут в погреб и будут пороть.

С Девой Марией из Лурда никогда так не обращались, но даже она должна была пройти проверку. Во время ее второго явления Бернадетта плескала в нее святой водой, пока бутылка не опустела, говоря при этом: «Если ты пришла от Бога – оставайся, если нет – уходи». Поскольку Богоматерь появилась высоко на стене пещеры, это было не легкое обрядовое окропление, но вполне разумный эксперимент, проведенный девочкой, жившей в мире, где духи были так же реальны, как полицейские, священники и сборщики долгов.

Почитавшие святых язычники не умерли все в один момент, не исчезли, как феи. Они превратились в жителей современной Франции. Стоит вспомнить, что в XIX веке католическая церковь всегда становилась на сторону авторитарных режимов, а правительства, которые, как предполагают, превратили Францию в светскую страну, были избраны демократически. Эти правительства были представителями людей, чьи интересы и заботы были по большей части практическими, а верования имели более прочные корни в реальной жизни, чем увлечение высших слоев общества месмеризмом, астрологией и досками Уиджа, предназначенными для спиритических сеансов.