Римским послам, которые доставили предписания сената, возражал на народном собрании в Сегеде старый, опытный и уважаемый человек по имени Кар {72} . [23] В то время как сегеданцы заранее явно решили не идти на компромисс ни по одному пункту {73} , [24] Кар был готов уступить римлянам в вопросе о выплате трибута и поставке вспомогательных войск [25] , но был непреклонен в главном, что касалось окружения города стеной. В качестве аргумента он ссылался на то, что это никак не противоречило договору (Арр. Iber., 44,183; Diod., XXXI, 39). Поскольку речи Кара и сегеданцев в целом совпадали, римские послы прекратили бесполезные переговоры (Diod., XXXI, 39).

Ответ сената гласил: разорвать договор и объявить войну сегеданцам и их союзникам {74} . [26] Кельтиберам было, конечно, известно о поражении римлян от лузитан, и в связи с новым требованием поставлять вспомогательные войска они могли надеяться, что римляне уступят в главном вопросе. В этом, однако, испанцы ошиблись.

Впервые после долгого сравнительно мирного периода Рим столкнулся с тяжелыми военными проблемами. Принятые римлянами меры были весьма необычны. До сих пор консулы и преторы (с 222 г.) приступали к исполнению обязанностей с 15 марта {75} . Пока вместе с военным командованием и армией они получали назначение на определенный театр военных действий, могло уже наступить лето, тем более что чаще всего в Риме у них еще хватало дел, которые требовали завершения, например прием послов {76} . [27] Проходило также какое-то время, пока в зависимости от обстоятельств производился воинский набор. Если театр военных действий, как в случае с Испанией, был удален от Италии, часто терялась значительная часть наиболее пригодного для боевых операций времени. Так, в связи с конфликтом на Пиренейском полуострове вступление консулов и преторов в должность впервые с 153 г. было перенесено на 1 января {77} . [28] Нет ничего невозможного в том, что конкретные обстоятельства прошлогоднего поражения, обусловленного поздним прибытием римских войск, способствовали принятию такого решения. Кроме того, впервые после 195 г. было решено отправить в Испанию одного из консулов и провести набор двух легионов и положенного им количества италийских вспомогательных войск. С учетом испанских вспомогательных отрядов численность этой армии составила почти 30 000 человек {78} . [29] Консулами того года были Квинт Фульвий Нобилиор {79} и Тит Анний Луск {80} ; командование в Испании получил первый из них (Арр. Iber., 45, 184), по-видимому, путем обычной жеребьевки (так же, как, впрочем, и Катон в 195 г.: Liv., XXXIII, 43, 4). Дальняя провинция досталась претору Луцию Муммию, консулу 146 г. (Арр. Iber., 56, 236; Memmius: DiocL, XXXI, 42 и Eutrop., IV, 9, I) {81} , который получил меньшее войско (по Арр. Iber., 56, 237; 57, 238 — 14 000 человек, т. е., вероятно, потому, что полноценный легион насчитывал 5000 пехотинцев и 300 всадников, соответствующее число италийцев = 5000 + 900 и 2800 воинов вспомогательных отрядов {82} ). Оба римских наместника двигались в Испанию частью сушей, частью морем [30] . Разделение провинций между Нобилиором и Муммием вызывает удивление. Несмотря на тяжелое поражение от лузитан в прошлом году, в Hispania Citerior отбыл консул, а дальнюю провинцию получил претор [31] . Развитие событий в Кельтиберии, где конфликт, казалось, пока носил ограниченный характер, вряд ли могло объяснить подобный образ действий [32] . Поэтому я полагаю, что победа лузитан втянула Ближнюю Испанию в войну в гораздо большей степени, чем это может показаться на первый взгляд.

Нобилиор со своим войском высадился предположительно в Тарраконе {83} . [33] Его путь к театру военных действий лежал вверх по Эбро и затем по Халону. Сначала поход 153 г. протекал вяло. Из донесений предполагалось, что сегеданцы в случае появления римского войска будут застигнуты врасплох [34] . Строительство стены вокруг города еще не завершилось {84} , [35] союзники же Сегеды были не слишком сильны, поэтому они бежали с женами и детьми в Дальнюю Кельтиберию к еще не вступившим в войну аревакам и попросили принять их (Арр. Iber., 45, 184; Flor., I, 34, 3 = II, 18, З) [36] . Нобилиор, прибыв в Сегеду, застал лишь покинутый город. Вновь пришлось вступить в переговоры. Ареваки приняли сегеданцев, но все же выступали пока как посредники, а не участники в войне (Арр. Iber., 45, 185; Flor., I, 34, 3 = II, 18, 3). Они попытались выхлопотать у римлян прощение для жителей Сегеды, но безуспешно (Flor., I, 34, 3 = II, 18, 3). Ареваки должны были или выдать беглецов римлянам, или, открыто встав на сторону первых, вступить в борьбу со вторыми. Римляне настаивали на безусловной сдаче врагов (deditio), которая, естественно, предполагала выдачу оружия (Flor., I, 34, 4 = II, 18, 4; Арр. Iber., 49, 208 — упоминание в 152 г. о требованиях Нобилиора). Последнее задело за живое этих воинственных, свободолюбивых людей (Flor., I, 34, 4 = II, 18, 4; Diod., XXXIII, 16; 25; Dio Cass., XXII, 75). Поэтому требования римлян были отклонены, а между ареваками и враждебными Риму жителями Ближней Кельтиберии был заключен союз. Главнокомандующим объединенных сил избрали упоминавшегося уже сегеданца Кара (Арр. Iber., 185). Тем самым было принято решение, имевшее самые серьезные последствия. Только теперь война приобрела угрожающий размах. Насколько затянулись дипломатические дискуссии, показывает то, что выборы Кара, которые должны были последовать сразу после прекращения переговоров, состоялись только 21 августа (Арр. Iber., 45, 185 и 187), за два дня до сражения, происшедшего в день Вулканалий, т. е. 23 августа, когда уже большая часть благоприятного для боевых действий времени прошла.

Однако решающее влияние на описанный выше исход событий оказала неудачная до того момента война с лузитанами. После победы Пуника над римлянами в 154 г. лузитанские отряды предприняли дальние рейды в зависимые от Рима области на юге Испании. Они привлекли на свою сторону часть веттонов. Новой целью была область бластофиникийцев в низовьях Бетиса, нынешнего Гвадалкивира (Арр. Iber., 56, 235) {85} . Во время одной из осад Пуник погиб. Его преемником стал человек по имени Кайсар (Арр. Iber., 56, 236). В этой местности, очевидно, лузитаны находились еще тогда, когда туда прибыл новый претор Луций Муммий. Своей задачей он, по-видимому, считал помощь осажденным городам, для чего претор высадился с войском неподалеку от расположения противника [37] . Однако Кайсар своевременно осознал опасность, и ему удалось атаковать римлян прежде, чем они закрепились на берегу (Diod., XXXI, 42). Римляне все же смогли разбить лагерь (Арр. Iber., 56, 237) и начали строиться в боевой порядок (Lucil., 393). Однако, судя по постигшей их неудаче, не все римское войско успело высадиться (Lucil., 391—392). Во всяком случае, Муммий потерял свой лагерь, много оружия и боевых значков (Арр. Iber., 56, 237), а также почти две трети солдат (Арр., Loc. cit.: примерно 9000; Diod., XXXI, 42: большая часть армии). Муммию пришлось разбивать новый лагерь и тренировать в нем свое войско (Арр. Iber., 57, 238). Естественно, победа значительно укрепила уверенность лузитан в собственных силах. Захваченные римские знамена они носили по всей Кельтиберии, показывая их и насмехаясь как над римлянами, так и над кельтиберами, которые не прославились подобными успехами (Арр. Iber., 56, 237; Diod., XXXI, 42). Результатом стало скрытое соперничество отдельных племен между собой и решение ареваков — ввиду ослабления римского могущества — начать борьбу с римлянами (Diod., XXXI, 42). Временная последовательность в целом совпадает: лузитаны одержали победу в начале кампании, непосредственно после прибытия римского войска. Переговоры же с ареваками состоялись под влиянием демонстрации захваченных у Муммия боевых значков, когда войско Ноби-лиора уже стояло в Кельтиберии.

Тем временем в Hispania Ulterior Муммий, который какое-то время «опасался выйти в поле прежде, чем укрепит боевой дух своих воинов» {86} , [38] возвратил себе свободу действий. Причиной этого было, по-видимому, то, что отряды Кайсара, которые не являлись регулярной армией, решили вернуться на родину к северу от Тахо после того как благодаря своей победе и, несомненно, успешной осаде прибрежных городов захватили богатую добычу. Однако это отнюдь не устраняло лузитанскую угрозу полностью. Одновременно с описываемыми событиями лузитаны из области к югу от Тахо напали на земли кунеев {87} в южной Португалии, которые относились к римской провинции. Ими предводительствовал некий Кавкен. Конисторгис — очевидно, главный город кунеев {88} — был взят, о противодействии же со стороны римлян ничего не известно (Арр. Iber., 57, 239). Вскоре лузитанам пришлось оставить Конисторгис, поскольку в 151 г. там уже зимовали войска Сервия Сульпиция Гальбы (Арр. Iber., 58, 246). Судя по всему, операции лузитан исчерпывались рейдами, набегами и грабежами. Пока Муммий занимался тем, что усиливал свою армию с помощью рекрутских наборов (через какое-то время он располагал уже 9000 пехотинцев и 500 всадников: Арр. Iber., 57, 241), лузитаны смогли беспрепятственно переправиться в через Гибралтарский пролив в Африку — возможно, во избежание столкновения с римскими войсками, по сравнению с которыми они чувствовали себя недостаточно сильными. В Африке они разделились: одна их часть начала опустошать сельскую местность, другая осадила город Окилу (Арр. Iber., 57, 240) [39] . Этот уход из родных краев и боевые действия в стране, находившейся лишь в очень слабой зависимости от римлян и Массиниссы (ср. Арр. Lib., 68, 306), показывает, что походы лузитан в эти годы ни в коем случае нельзя рассматривать как национальную оборону против римлян. Это была военная экспансия скудно наделенной природой и явно перенаселенной страны, направленная против соседних земель, в которых можно было захватить хоть какую-нибудь добычу. Эти походы, целью которых являлось также приобретение территорий для поселения, каковых часто не хватало, таили в себе опасность утраты связи с родиной и соответственно сравнительно легкого их разгрома.

Между тем события в Испании [40] оказались связаны с событиями в Африке и по другой причине. Карфагеняне, находившиеся в давней вражде с поддерживаемым римлянами нумидийским царем Массиниссой, внимательно следили за положением на западе. Несомненно, в Карфагене знали о поражении римлян в 154 г., как и об обострении обстановки в Кельтиберии, отправке туда консульской армии и переносе сроков вступления консулов в должность (на это указывает Ап-пиан (Lib., 68, 306), о поражении же в Кельтиберии в 153 г., напротив, там едва ли было известно). Карфагеняне воспользовались ситуацией и «в то время как римляне вели войну с иберами» напали на подданных Массиниссы. Момент оказался особенно удачным еще и потому, что сам Массинисса поспешил послать на помощь римлянам одного из своих сыновей, который был блокирован «другими иберами» (Арр. Lib., 68, 306). И кроме того, нумидийский царь направил на подмогу римлянам в Испанию отряд в 300 всадников и 10 слонов (Арр. Iber., 46, 198, в конце августа они были в Испании), которые также ему пригодились бы. Весьма вероятно, что осада Окилы идентична блокаде сына Массиниссы «другими иберами» {89} . Легкость успехов римлян в Африке, видимо, объясняется помощью со стороны Массиниссы.

Теперь военное счастье, по сути, отвернулось от лузитан. Муммий с усиленным войском начал преследовать Кавкена через пролив (Арр. Iber., 57, 141) — он переправился на кораблях со своими солдатами из Hispania Ulterior. Начиная с данного момента, до нас дошли сведения только о его успехах (это вполне возможно, поскольку лузитаны теперь действовали на враждебной им территории и к тому же разделив силы). Прежде всего, Муммий обрушился на грабившие страну банды и уничтожил часть из них, будто бы 15 000 врагов (Арр., Loc. cit.) — число, обусловленное требованиями, которые предъявлялись к полководцам, претендовавшим на триумф {90} , [41] — и Муммий отпраздновал его по возвращении на родину (Арр. Iber., 57, 243. Как homo novus — Veil. Pat., 1,13, 2; II, 128, 2 — он едва ли ожидал, что получит такое отличие). Затем ему удалось снять осаду с Окилы. Враги понесли при этом потери, которые переданы в источнике неопределенными величинами (App. Iber., 57, 241: «некоторые»). Одновременно он полностью уничтожил отряд нагруженных добычей грабителей [42] . С добычей Муммий поступил по доброму обычаю полководцев: разделил между воинами то, что можно было унести, а остальное сжег в честь богов войны (App. Iber., 57, 242; Сулла — App. Mithr., 45, 176; Сципион Эмилиан в честь Арея и Афины — Lib., 133, 632; Марий — Plut. Mar., 22, 1). По римским понятиям, в конечном счете Муммий более или менее успешно исполнял свои обязанности и заслужил в награду за свою деятельность триумф (ср.: Eutrop., IV, 9, 1: inseqenti anno L. Mummius in Lusitania bene pugnavit; см. выше, с. 32).

Совершенно иначе складывалась обстановка после прекращения переговоров в Кельтиберии. 21 августа Кар был избран кельтиберами предводителем. Тем временем приближался с сильным войском Квинт Фульвий Нобилиор. Последующие события демонстрируют сколь энергичное, столь и осмотрительное руководство военными действиями со стороны Кара. На третий день после избрания, т. е. 23 августа, состоялось сражение (день Вулканалий: App. Iber., 45, 187; CIL, I2, р. 219, 225, 240, 270) {91} . Римское войско, чьи колонны растянулись на многие километры, было атаковано на марше кельтиберами из засады. Место битвы находилось в 15 километрах к югу от Нуманции в долине реки Бальдано, небольшого левого притока Дуэро. Удар был нанесен с лесистого юго-восточного склона Монте де Матамала и Сьерра де Сайта Ана против левого фланга находившейся на марше армии. Римляне, несмотря на неготовность к отражению атаки, защищались храбро, но, в конце концов, были обращены в бегство, потеряв 6000 одних только римских граждан — больше целого легиона (Арр. Iber., 45, 185; если италийские контингента понесли такие же потери — а имелась, возможно, какая-то убыль и до этого, — то в строю осталось менее 20 000 человек) [43] . Подошедшая затем римская конница, прикрывавшая обоз, в какой-то степени восстановила положение. Кавалерия атаковала кельтиберов, в беспорядке преследовавших воинов Нобилиора, и нанесла им столь же большие потери. Погибло предположительно 6000 испанцев. Тяжелой утратой для кельтиберов была смерть их храбро сражавшегося вождя Кара (Арр. Iber., 45, 186). С наступлением темноты битва прекратилась. Этот день, праздник Вулканалий, с тех пор считался в Риме несчастливым {92} . [44]