В Риме же и теперь не прекращались споры. После того как было принято решение о продолжении войны, не стоял ли и еще один вопрос: кто должен ее продолжать? Imperium Марцелла истек в конце 152 г.; сохранить ли за ним командование на следующий год или назначить на его место другого полководца? В предшествующие десятилетия продление полномочий командующих было обычной практикой (почти постоянно в 193—173 гг., в отношении более позднего периода нет сведений из-за потери ливиевых фаст) {113} . Правда, те, кому в те годы продлевали командование, были лишь преторами. Пророгация же командования консулам для Испании представляла собой нечто новое. Ввиду экстраординарности назначения Марцелла напрашивалась мысль о продлении ему командования, чтобы он мог в следующем году успешно завершить войну. Однако настроение сената изменилось явно не в его пользу [80] . Используя те же аргументы, которыми они добились отклонения мирных инициатив Марцелла, противники последнего все активнее выступали против его пребывания в Испании. До самых консульских выборов в ноябре {114} они вряд ли могли получить какие-либо новые известия из Испании. Но иначе сложилась ситуация к моменту распределения провинций, в начале января, непосредственно после вступления магистратов в должность. К этому времени в Риме уже явно стало известно, что Марцелл — по-видимому, сразу после возвращения послов — на свой страх и риск вновь повел переговоры с представителем враждебных Риму кельтиберских общин (Арр. Iber., 50, 211—212). Между тем на консульских выборах на 151 г. одержали победу Авл Постумий Альбин {115} и Луций Лициний Лукулл {116} (Polyb., XXXV, 3, 6). Когда к моменту распределения провинций стало известно о переговорах, сенат вновь решил направить в Ближнюю Испанию одного из выбранных консулов (Polyb., XXXV, 3, 6). Решение вопроса о том, кто из них двоих должен получить эту провинцию, было, по-видимому, предоставлено самим консулам. Мы не знаем, бросали они жребий или пришли к полюбовному соглашению. Так или иначе, Ближнюю Испанию получил Лукулл, что, судя по дальнейшим событиям, полностью соответствовало его желаниям. Таким образом, противники Марцелла, казалось, достигли своей цели.

Здесь необходимо еще раз обратить внимание на поведение послов дружественных Риму испанских общин. О вероятных причинах их связей с Римом мы уже говорили в свое время (см. выше, с. 36—37) и не нашли в них ничего странного. Однако бросаются в глаза их весьма необычные речи, произнесенные перед сенатом. По отношению к своим соотечественникам они держали себя еще более по-римски, чем сами римляне, настроенные весьма враждебно. Какой дерзостью надо было обладать, чтобы требовать от римлян явить пример строгости или ежегодно отправлять в Кельтиберию консула с войском (Polyb., XXXV, 2, 9—10)! В 152 г. такое требование выглядело более чем необычным, как-никак это был первый случай, когда в Испанию один за другим отправлялись два консула, и тогда еще не могли предвидеть того, что вскоре станет обычной практикой. Однако речи испанцев приходились по сердцу тем, кто настаивал на продолжении войны и жестких методах ее ведения. Они настолько соответствовали их желаниям, что трудно отделаться от мысли — сами эти политики и сформулировали ad hoc подобные соображения. Поскольку известно, что такие посольства пользовались в Риме гостеприимством знатных патронов и получали от них советы (как, например, аллоброги в 63 г.: Sail. Cat., 41, 4), то напрашивается предположение, что за их речами стояли желания и намерения римских политиков.

Нового консула должны были сопровождать и новые войска — для усиления тех, что уже стояли в Испании. Во время рекрутского набора, проходившего в Риме в начале 151 г., дошло до конфликтов и волнений. Как передают источники, сенатом, готовившимся энергично продолжать войну в Испании, овладело подлинное воодушевление (Polyb., XXXV, 3, 8—4, 1). Иные чувства обуревали народ (Polyb., XXXV, 4, 1—3; 6). Такого страха, какой испытывали перед военной службой в Испании, не могли припомнить, причем он охватил не только простых граждан, но и молодых нобилей, которые должны были занимать посты легатов и военных трибунов и для которых это являлось одним из условий последующей политической карьеры, но они уклонялись от набора под любыми возможными предлогами (Polyb., XXXV, 4, 4—7; Liv., per. 48; Oros., IV, 21, 1). В этой ситуации следует видеть результат всего того, о чем официально и неофициально сообщали, рассказывали, дискутировали в Риме по поводу испанской войны с конца 153 г. и, особенно, с середины 152 г. Даже теперь, по прошествии примерно года, в общественном мнении давали себя знать истинные последствия понесенного Нобилиором поражения. Известия о событиях в Испании, одно хуже другого, проникали в Рим тремя разными путями. Поначалу даже для высших кругов основным источником являлись сообщения Нобилиора и его штаба после их возвращения (Polyb., XXXV, 4, 2) как официальные для сената, так и другие, более подробные в иных подходящих случаях. Нобилиор и его окружение были заинтересованы в том, чтобы изображать ситуацию как можно в более мрачном свете, чтобы оправдаться самим. Вероятно, немного позднее в Италию и Рим вернулись, как и сам полководец, те, кто из-за ран и лишений оказались негодны к дальнейшей службе в Испании. В их рассказах также должны были преувеличиваться темные стороны войны. Суть их сводилась к следующему: «непрерывные и опасные сражения, огромные потери, отважный противник» (Polyb., XXXV, 4, 2). Эти известия, исходившие от обычных солдат, на которых к тому же еще лежала печать перенесенных страданий, прежде всего влияли на простых же людей и явились главной причиной панического страха перед войной в Испании{117}. Если для этого еще требовались какие-то причины, то таковыми стали описанные выше дебаты в сенате. Обе стороны соглашались в том, что речь идет об опасной, тяжелой войне. Мнения расходились лишь в вопросе о дальнейших действиях. Кроме того, в высшей степени неблагоприятное впечатление должны были производить упреки в малодушии такого испытанного полководца, как Марцелл. Таким образом, все способствовало тому, чтобы еще только усилить панику в Риме.

К этому добавились и другие факторы, затруднявшие воинский набор. Осуществлявших его консулов [81] обвиняли в том, что они проводят его пристрастно и некоторым людям назначают более легкие места службы (Арр. Iber., 49, 209). Народные трибуны приняли участие в этом конфликте. Поскольку их возражения не имели успеха, они, недолго думая, арестовали консулов (Liv., per. 48). Были ли люди, за которых они заступились, лишь их друзьями, как считал Ливии, или трибуны применили силу в защиту действительно несправедливо обиженных людей, решить трудно. Однако тот факт, что конфликт мог быть разрешен, вопреки прежнему обычаю, лишь переходом на жеребьевку при назначении рекрутов на определенный театр военных действий, заставляет предполагать второе {118} . [82] Это обеспечило беспристрастное проведение набора и восстановило спокойствие.

Что же касается аристократической молодежи, то ее настроение изменило другое — личный пример молодого Сципиона Эмилиана, который посрамил и увлек за собой других нобилей {119} . Он добровольно предоставил себя в распоряжение консулам для службы в Испании, хотя за ним прислали македоняне, прося сына Эмилия Павла прибыть в их края, что было для него намного безопаснее (Polyb., XXXV, 4, 8—14; Oros., IV, 21, 1). И его брат Квинт Фабий Максим Эмилиан также, по-видимому, вызвался тогда принять участие в испанской войне (Plut. Apopht. Scip. Min., 10). Самого Сципиона консул Лукулл назначил своим легатом [83] . Выступление консула с войском вследствие многочисленных трудностей состоялось, очевидно, позже, чем обычно, по-видимому, в апреле. До конца мая во внутренней Испании он не появился.

Таким образом, у Марцелла еще оставалось время, чтобы провести вторую кампанию против кельтиберов. Переговоры с представителем враждебных Риму общин, как кажется, показали, что он хочет действовать в соответствии с собственными намерениями и вновь добиваться этого двояким путем: с помощью боевых операций и дипломатических усилий. Правда, на него сильно давил фактор времени, поскольку с прибытием Лукулла он должен был передать ему командование {120} . [84] Поэтому он продолжал вести переговоры даже в тот момент, когда его войско выступило по направлению к Нуманции. Когда он построил свой лагерь в пяти стадиях от Нуманции, в то время как 5000 ареваков укрепились в Нертобриге, это было воспринято в римской традиции последующего времени как результат предварительного сговора {121} . [85] Насколько можно судить, Марцелл тем не менее разбил нумантинцев перед городом и загнал их за пределы стен (отрывок 50, 213 «Иберийской книги» Аппиана не вполне ясен, и Фирек предполагает там лакуну. Однако то, что выпало из текста, могло относиться, судя по дальнейшему рассказу, лишь к поражению кельтиберов). Тогда вождь нумантинцев Литеннон обратился к Марцеллу и сообщил ему, что ареваки, беллы и титты решили передать себя во власть Марцелла (Арр. Iber., 50, 213— 214). Очевидно, переговоры продвинулись тогда настолько, что заключение подобного мира могло состояться в любой момент. Весной 151 г. обе стороны попытались по возможности добиться преимущества. При этом усилия Марцелла увенчались успехом [86] . Римский полководец принял капитуляцию врагов, что должно было носить форму deditio (Арр. Iber., 50, 214; ср. 79, 340). Он, надо думать, восстановил прежнее положение, а именно порядок, соответствовавший условиям Гракхова договора. Это означало, что беллы и титты возвращались в состояние зависимости, в котором находились раньше, и были обязаны поставлять вспомогательные войска и платить трибут (как следует из: Арр. Iber., 63, 268), что представляло собой менее благоприятное по сравнению со 154 г. положение. О Сегеде речи не шло. Проект построения вокруг нее стены потерпел полный и окончательный провал. Аревакам же Марцелл, напротив, сохранил свободу (Аппиан (Iber., 50, 214) суммирует: «сделал всех свободными», что могло касаться в лучшем случае ареваков, см. выше, с. 30). Кроме того, бывшие враги должны были уплатить уже ранее предлагавшуюся ими контрибуцию (Polyb., XXXV, 2, 15; Арр. Iber., 48, 205; 50, 214), которая определялась в довольно значительную сумму в 600 талантов {122} . [87] И это произошло, очевидно, еще до отбытия Марцелла из Испании. Хотя у нас нет конкретной информации, мы можем предполагать, что на сей раз он сумел убедить друзей Рима в Кельтиберии в правильности своих действий. Удалось ему это и в Риме. Сразу после возвращения в Рим он, надо полагать, стал добиваться признания проведенных им в Испании мероприятий (Liv., per. 48). При этом наверняка сыграло свою роль как то обстоятельство, что формально речь шла о deditio, так и испанские деньги {123} . Теперь война в Кельтиберии затихла до 143 г. [88] Сам Марцелл, несмотря на все недоброжелательство врагов, достиг вершины жизненного пути. Вскоре после возвращения в Италию он воздвиг три статуи, которые изображали деда, отца и его самого. На них красовалась гордая надпись: «Три Марцелла, бывшие консулами девятикратно» (tres Marcelli novies consules) (Ascon. Piso, p. 11). В 148 г., совершая путешествие в составе посольства, Марцелл погиб во время бури (Liv., per. 50; Ер. Oxyrh. 50, Z. 121—122, с важными дополнениями).

В 151 г. сложилась очень странная ситуация, обусловленная большой удаленностью центра римской политики в Риме от театра военных действий в Испании. Когда Лукулл со своим сколоченным с таким трудом войском появился в Испании (вероятно, в Тарраконе) [89] , война в Кельтиберии закончилась, о чем Лукулл, однако, не имел возможности своевременно узнать, тем более что отношения между ним и его предшественником были, видимо, натянутыми. Так или иначе, Лукулл и его армия держали путь к театру военных действий. Причем они двигались иным путем, чем тот, по которому до него направлялись Нобилиор и Марцелл во время своей первой кампании. Лукулл шел вдоль побережья и затем через долину Хукара к новокастильскому плоскогорью [90] . При этом трудно решить, что явилось тому причиной: либо он, плохо информированный о событиях во внутренних районах Испании, первоначально намеревался вызвать на соединение войско Марцелла из его зимнего лагеря в Дальней Испании, либо Лукулл руководствовался иной стратегической концепцией — вести наступление против кельтиберов из Карпетании и по возможности избежать таким образом трудностей в предгорьях, как то сделал Марцелл во вторую кампанию. Также сложно сказать, где Лукулл получил сообщение о том, что война, для продолжения которой его направили, уже завершилась, и где и когда ему пришлось принимать новые решения. Не упоминается определенно о принятии им командования над легионами Марцелла, поскольку силами, которыми обладал Лукулл, предполагалось лишь пополнить находившуюся в Испании армию, да и позднее он имел в своем распоряжении, очевидно, отнюдь не малочисленное войско [91] . О месте и обстоятельствах передачи командования ничего не известно. Думается, что это место нужно искать не очень далеко от того пункта, где легионы Лукулла совершили переправу через Тахо, которая произошла в районе Толедо или чуть восточнее его [92] .

Война закончилась, однако оказалось, что предпринятая ради нее мобилизация приобретает в известной степени самодовлеющее значение. Благодаря ей Лукулл стал обладателем инструмента, с помощью которого мог добиваться собственных целей. При этом он руководствовался жаждой славы и богатства {124} . [93] В ваккеях он нашел подходящего противника, оправдывая свои действия с помощью явно лживого утверждения, будто ваккеи нападают на подвластных Риму карпетанов (Арр. Iber.,51,216).