«Послушайте, давайте займемся уставом, если вы не против…»

Наши взгляды встретились. (Мы сидели в кабинете ее отца, по разные стороны стола, — ровно такое же положение, друг против друга, как и два часа назад, будто и не покидали моего кабинета, — только теперь я сидел в клиентском кресле). Я подумал: «Она, наверное, видит, как мои глаза торчат поверх этого устава», — и мне стало почему-то забавно, и я даже улыбнулся, но лист бумаги, слава Богу, скрыл мою не слишком уместную улыбку.

«Конечно», — я опустил взгляд. (За секунду до этого мне показалось, будто что-то скользнуло в ее зрачках. «Неужели она все-таки видела эту улыбку?.. Да нет, не может быть»).

И так мы снова принялись обсуждать ликвидацию предприятия, которое приносило доход. Первый этап ликвидации, второй, там несколько пунктов, а в этом, третьем пункте еще важный подпункт, а впрочем, нет, он отсутствует, потому что предприятие приносит доход, и часть проблем с кредиторской задолженностью отпадает… Наконец, смешно стало — я пригласил ее в кафе.

Там я признался Маше, что впервые смеялся над несуразностью бумажной волокиты.

«Почему это произошло с вами теперь?»

«Я не знаю… Скажите, а вы знакомы с кем-то из моих коллег?»

«Что?.. — она посмотрела на меня. — В каком смысле?»

«Вы… вы же сказали, что кто-то порекомендовал меня».

Маша так и продолжала пристально смотреть на меня, потом вдруг улыбнулась.

«A-а. Я все поняла».

«Что вы поняли?» — я покраснел.

«Вы хотите знать, не старался ли кто-нибудь специально нас с вами познакомить. Другими словами, случайна ли наша встреча».

Такой прямолинейности я не ждал, а потому вспыхнул; затем пробормотал:

«Ничего подобного», — но тон вышел извиняющимся, так что я выдал себя с головой.

Маша сказала (выдержав значительную паузу):

«Нет, наша встреча совершенно случайна. Хотя мне действительно рекомендовали вас ваши коллеги», — смотрела она при этом в сторону и опять улыбалась.

Я выдавил:

«Рад это слышать».

«То, что никто из ваших коллег не занимается сводничеством?»

«Нет, то, что мои коллеги ценят мои деловые качества», — ответил я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более официально.

«Вы мнительный человек, господин Левин, — сказала Маша, — неудивительно, если из-за этого вы часто ссоритесь с близкими людьми».

Я уставился на нее. Думаю, я снова покраснел, только слабее, — я был поражен и, кроме того, меня, что называется, задело за живое. На секунду у меня мелькнуло в голове: «Да кто ты такая, чтобы говорить мне это? Мы с тобой знакомы всего несколько часов!» А потом… я рассмеялся. Ведь в ее голосе слышалась все та же непосредственность и обезоруживающая простота (позже я услышал от нее еще очень много вот таких простых и, в то же время, весьма дельных замечаний — дельных не потому даже, что они попадали в самую точку, — нет, они были действенны — вот в чем все дело; я понял, что многие проблемы, которые мучили меня в жизни, — это мною же изобретенные монстры…).

Мишка посмотрел на меня и покачал головой.

— И я имею в виду не только ситуацию с моей бывшей девушкой.

— Я понимаю.

— Хотя многое было завязано на этом. Это моя вспыльчивость… но сам я в одиночку не в силах был совладать с собой. Ты же понимаешь, о чем я говорю, Макс?

Я молчал. Мишка смотрел на меня некоторое время, ожидая, очевидно, поддерживающей реплики — смотрел абсолютно спокойно и уверенно; и то, что я так в результате и не произнес ни слова, нисколько его не смутило.

Спустя полминуты он снова заговорил.

— Но самое удивительное-то другое. Ты, наверное, думаешь, что я прислушивался, потому что любил ее.

— Это не так? — отреагировал я.

— Думаю, что нет.

— Ты не любил ее?

— Ну… она много значила для меня. Я прислушивался, потому что хотел полюбить. Я знал, что хочу полюбить.

— И сейчас ты любишь ее?

— Да, — ответил Мишка, — я люблю ее.

И снова все те же спокойствие и уверенность. Но главное — облегчение и веселость на лице, — словно он боялся, что не полюбит, но все-таки сумел это сделать… да нет, ведь так и было.

Он полюбил, чтобы успокоиться.

«После того вечера в кафе я предложил ей встретиться еще раз — уже безо всякой „ликвидации“.

Вот так, собственно, мы и начали встречаться, а через полгода поженились. Разумеется, было не все гладко. Часто мне стоило огромных усилий, чтобы совладать с собой, — иногда меня попросту добивала Машина въедливость, — я, по крайней мере, называл это въедливостью — в критические моменты; мне начинало казаться, что Маша все время меня поучает, тогда как она… ну, я тебе уже говорил: она видела моих монстров лучше меня… Не сказал бы, что мы много ссорились — нет, у нас происходило следующим образом: мы просто расставались на некоторое время, это была своеобразная игра, я бы даже сказал, проверка отношений: кто же из нас не выдержит и первым позвонит. В первую такую проверку позвонил я — сдался, что называется… и если бы ты знал, как я был счастлив спустя один день, что сдался, — я ведь впервые остро почувствовал, что мне действительно не хватает этого человека».