Мишка принялся рассказывать мне перипетии — о том, как он названивал своей бывшей девушке по трем номерам телефонов — домашнему, мобильному, второму мобильному, — и все выяснял с ней отношения, ругался. Один раз заявился к ней на работу.

„Главное то, что все это было совершенно бессмысленно — я и сам не знал, чего, собственно, добиваюсь, что хочу выяснить. Ведь что сделано, то сделано“.

— Но ты убеждал ее вернуться?

Мишка ответил: да, и это он тоже делал, но более всего его интересовал другой вопрос: что ее не устраивало в их отношениях; не низко ли — с ее точки зрения — то, как она поступила.

— Что она ответила на это?

— Что прекрасно понимает, что это низко, но поделать с собой ничего не может: она его полюбила… ну а что она еще могла сказать, Макс? — Мишка спросил это, будто бы уже защищая ее. (А возможно, так оно и было), — и последнее: я, разумеется, копался во всех наших прошедших ссорах. Вот отсюда-то и вспыхивала новая ссора. Я говорю, это было абсолютно бессмысленно — я думаю, ты и сам видишь, Макс, — повторил опять Мишка.

— Если бы она вняла твоим увещеваниям и захотела вернуться, ты бы принял ее обратно?

— Убедить ее вернуться не было моей главной целью. Да она бы и не вернулась.

— Вот по этим двум причинам я и спрашиваю.

— Звучит несколько парадоксально, Макс.

— И все же это правда. Особенно, если бы это было спонтанным решением и таким же скорым, как твои увещевания. Ты мог бы просто не вынести этого. Нервы бы сдали.

— Возможно, ты и прав. Но сегодня мне это представляется так: если бы она оставила его, а потом вернулась ко мне плавно, через некоторое время, вот тогда, возможно, я бы принял ее обратно.

Мишка говорил несколько шаблонно — я, однако, не стал акцентировать на этом внимания.

Далее Мишка перевел разговор на своего друга.

— С ним я, честно, остерегался говорить.

— Как это?

— Не знаю, — ответил Мишка, — странно, конечно. Ведь она это допустила, но как он — он-то как это допустил? Но я не говорил с ним. Ну, почти… но никаких ссор, выяснения отношений не было. Возможно, потому, что он значил для меня гораздо больше, чем девушка.

— Понимаю.

— Просто разошлись холодно, ничего друг другу не объясняя. Перестали общаться. Как бы там ни было, сейчас я не просто не жалею, что не сподобился тогда на разговор — который, скорее всего, привел бы к ссоре, но даже рад этому. Когда я узнал, что он расстался с ней, понял, что совершенно не держу на него зла.

— Так ты помирился с ним?

— Недавно, год назад. Санька даже приезжал ко мне сюда погостить. Настоящая дружба забывает все, Макс.

Мишка сказал это просто и, что называется, „с жизненным опытом“, — у меня даже холодок пробежал по спине от такой „предельной ясности“.

— Но все это я понял только теперь, Макс, а тогда, — он сложил губы трубочкой, — у меня нервы сдали и вообще к чертям покатились.

Мишка вдруг посмотрел на меня и принялся кивать головой.

— Маша спасла меня. Она настоящий молодец. Ты знаешь, по поводу нее… она не тот человек, который производит первое впечатление, но у нее очень выразительные глаза. Обрати внимание, когда будете знакомиться.

Я усмехнулся (невольно), а затем заметил (отстраненно, повернув голову в сторону), что в доме, кажется, нет ни одной фотографии.

— О, это она не любит, терпеть не может фотографироваться. И правда фотографии это мишура — я теперь это тоже понимаю. Маша их все повыкидывала.

Мишка сказал, что Маша пришла к нему в отдел в качестве клиента. „Сначала она мне не понравилась. Небольшого роста, с прямыми черными волосами, заплетенными в конский хвост; лоб высокий и несколько морщинок — они почти никогда не становились глубже; красная майка и бежевые джинсы. Ступала она очень размеренно и даже мягко — особенно, на правом шаге. Мне даже пришло в голову: почему бы ей не надеть на ноги пушистые домашние тапочки, — и я, как подумал об этом, испытал едва ощутимый дискомфорт“.

Машу интересовала ликвидация предприятия.

„Она назадавала мне целую кучу вопросов, — когда Мишка говорил это, на его лице появилась мягкая улыбка, — главное то, что все они свидетельствовали об ее уже внушительной осведомленности… по поводу ликвидации. — он рассмеялся. — Мое настроение в тот день (как и все последнее время — я тебе говорил) было ни к черту, так что меня, помнится, так и подмывало уколоть: зачем ей вообще понадобилась моя консультация? „Могут ли входить в ликвидационную комиссию работники предприятия или нет? Достаточно ли поместить информацию о ликвидации предприятия в одном органе печати и имеет ли значение, относится этот орган к экономическому разделу массовой информации? Это простая формальность или нет? Как ускорить прохождение налоговой проверки?“ И т. д. Я не уверен, что это были в точности такие вопросы, но примерно так, Макс, понимаешь? Вот“.

Я чуть было не брякнул „Ну еще бы ты был уверен“, но тотчас приказал себе держать язык за зубами.

— Потом еще всякое об итоговом ликвидационном балансе, — прибавил Мишка.

Тут я заметил ему (усмехаясь, на сей раз, про себя), что если он все же действительно выдержал суть, непохоже, чтобы Маша и впрямь разбиралась в вопросе о ликвидации, когда пришла к нему в офис.

— Вот поэтому я тебе и говорю, что был совершенно несправедлив: чего же мне тогда было испытывать еще какую-то неприязнь к ней? — сказал Мишка. — В чем она была виновата?