Шрифт:
— Как так? — водитель подбежал ко мне и уставился на колесо.
— Да так же. Втулку видите? Даже крючок остался в пазу.
— Не может быть! А ведь верно… ну, это, значит, пострелята пошалили, черт бы их побрал.
— Какие пострелята? — осведомился Мишка.
— Дети. Какие же еще! — горсть теплого воздуха, выплюнутая водителем, разбилась о мою щеку; у меня все напряглось внутри.
— Как это могло выйти? — осведомился Мишка.
— Я не знаю, — водитель озадаченно потирал подбородок, — я затормозил, проезжая мимо переулка. Мы с братом собирались поужинать… и вдруг слышу сзади какой-то треск. Обернулся — вот тебе на, поломка! А на самом деле выходит… Ну не знаю, я никого не видел.
Еще несколько секунд мы осматривали колесо; я машинально теребил пальцами железные крючки на концах спиц, вставленные в пазы.
— Раз спица перекушена, то ее можно перекусить и с другой стороны, — решил водитель.
— Уверены?
— Да.
— Тогда я могу попросить кусачки в «пожарке», — сказал Мишка.
— Там есть? Вам дадут?
— Конечно. Это мой бар.
— А-а-а… — водитель понимающе закивал.
Мишка направился в бар.
Я поднялся с корточек. Идти вслед за Мишкой или остаться здесь? Я порывался уйти, но что-то меня все-таки удерживало.
Водитель теперь, как я совсем недавно, теребил крючки на втулке… как вдруг его рука застыла, он повернул голову и посмотрел на меня.
— Идите с ним.
— Что?..
— Идите, идите…
Он сказал это настойчиво, нет, скорее, даже настоятельно; это так странно звучало — как какая-то рекомендация.
Я развернулся и тоже пошел в бар.
Мишка стоял возле кассы, представлявшей собой небольшую кабину пожарного автомобиля; переговаривался с кассиром, светловолосым парнем, похожим на работника «Макдональдса», — с козырьком и в клетчатой рубахе.
Мишка то и дело зачем-то вставал на цыпочки и уважительно поглядывал на зеленый индикатор, но разговор целиком и полностью состоял из фраз типа: «Как дела?», «Да ничего, хорошо», «А-а, ну понятно, у меня тоже».
— Ну что там? — он посмотрел на меня, — все в порядке?.. Я послал уборщика, он принесет сейчас. Сказал: «Кусачки? Как же, как же!.. Я тут недавно так намаялся с прочищением раковины, что хотел их применить». П-ф-ф-ф-ф-ф… Эй, Илья, — он снова обратился к кассиру, — познакомьтесь, между прочим, это мой…
Мишка не договорил, потому что у меня за спиной взвыл мотор, — резко вытянул шею в сторону, чтобы посмотреть мне за плечо. Глаза расширились от удивления, белки засветились.
Я посмотрел на дорогу. На месте каретомобиля я увидел густые клочья дорожной пыли, за которыми исчезла парковая ограда и листва, — не потеряли четкости только слепые квадраты фонарей.
— Не понял… — Мишка обогнул меня, положив руку на плечо; удивленно направился мимо столиков.
Мы вышли на дорогу. Пыль уже слегка осела; зад каретомобиля посверкивал метрах в десяти от нас.
— Он что, сказал, что уедет? — Мишка уставился на меня.
Я пожал плечами.
— Нет.
— Ничего не… врубаюсь. Вы отломили спицу?
— Нет.
— Как же…
Мишка обескуражено стоял с приподнятыми руками, ладони вверх.
— Нет, я не понимаю… брат его, что ли, вернулся?
— Когда ж он успел!
— Ты не видел?
— Я видел столько же, сколько ты.
— Не понимаю, — в очередной раз повторил Мишка.
Его руки начали опускаться; две секунды, и правая задела карман брюк… Вдруг Мишка посмотрел на карман и намеренно уже запихнул в него руку; сделал пару резких движений кистью.
— Макс, кошелек!..
— Что?
— Кошелька нет! — он щелкнул пальцами и крутанулся вокруг собственной оси; один оборот — на триста шестьдесят градусов, — черт, кошелька нет!.. Ты не помнишь, куда я его клал? Не видел?..
— Нет, — я таращил глаза.
Мишка снова взвился.
— Черт!..
Первое, что мы сделали, внимательно обсмотрели стол, за которым сидели, и окружающее пространство; затем направились к кассе, изучили все и там. Тщетно.
Излишне, говорить, что наши поиски сопровождались досадными и бесполезными репликами, вроде:
— Это портмоне, да?
— Да!
— Какого цвета?
— Коричневого… Светло-… Черт! Идиотизм!!..
— Ты сам-то не помнишь, что последний раз с ним делал?..
…и т. д.
Кошелька и след простыл.
Мишка дергался, брызгал слюной; мне вдруг пришло в голову, что если бы поблизости оказались шахматные фигуры, он обязательно стал бы кидаться ими. Не в меня, нет, конечно, — во все стороны, беспорядочно.
Как тогда, пятнадцать лет назад…
И мне вдруг стало приятно от этой мысли: «вот так, уже значительно лучше». Я готов был спорить, что теперь-то Мишка совершенно не мог объяснить себе, что с ним происходит, чему, казалось, за последние годы научился уже в совершенстве.