Мне запомнилось двухэтажное каменное строение, встретившееся на пути: в первую секунду мой взгляд выхватил колпак яркого света под деревянным козырьком, — и тотчас колпак исчез.

«Окно погасло».

Однако по приближении я рассмотрел лишь углубление в стене, сантиметра на два, как раз по форме напоминавшее колпак: никакого окна, только архитектурная отделка. Откуда же свет? На противоположной стороне улицы спуск в сквер — тот самый, с рыжей землей, однако мне удавалось разглядеть отсюда лишь верхние половины сосен, освещенные фонарями.

Я спросил Мишку о салюте и вдруг понял, что оборвал его на полуслове.

— Я говорил, где бы нам теперь деньги достать. Вернуться домой? Неохота — лучше уж в бар, из кассы взять. Потом, попозже.

Я сказал ему, что у меня есть деньги.

— Хорошо. Ты о салюте спрашивал? Мы как раз в правильном направлении идем.

— Неужели? На какую-то площадь?

— Нет-нет. Салют над морем.

— А-а… — я закивал головой, уже оценив это светопредставление — в своем воображении.

Мне, однако, представлялись только зыбкие отражения на морской глади.

— Очень красиво, — сказал Мишка.

— Верю. Салют в честь мэра?

— Как ты узнал?

Я промолчал.

— Услышал, наверное, где-то… — тотчас ответил за меня Мишка, — когда в «пожарке» сидели? Все туристы на берег сбегутся… Кстати, помнишь, этот водитель, он все негативно отзывался о туристах? Почему, интересно? — вспоминая, Мишка уже саркастически улыбался, едва ли не весело, однако, скорее, все же, по причине, что это была мысль, не особенно связанная с тем, о чем он только что говорил, нежели если у него уже изглаживались неприятные ощущения, — просто так, для игры, чтобы пустить пыль в глаза? Да, скорее всего…

Мишка сказал, что ему осточертела толпа, и предложил пойти на мост. Я спросил его, тот самый ли это мост, который мы проезжали сегодня на такси.

— Да.

В очередной раз я вспомнил ступенчатый постамент и рекламные флаги.

— С моста очень хороший вид, и народу совсем немного, — сообщил Мишка.

Два рекламных флага разрывались, штормили на ветру, испещряясь морщинами и разглаживаясь. Третий — самый правый — так и оставался приспущенным, и на секунду меня охватило разочарование — так печалятся о недовершенном празднике. При каждом порыве ветра флаг не вспыхивал, как пламя, а только подергивался — нелепо, безжизненно, — но я знал, что стоит только потянуть за канат…

Я не стану этого делать. «Разве ты не жаждал нарушить этот рай? — который раем никогда и не был…»

Подойдя вплотную к парапету, Мишка быстро курил, делая нервные, прерывистые затяжки; докурив одну сигарету, он тотчас достал следующую.

Я стоял позади, метрах в двух, но даже с этой позиции уже открывался отличный вид на море (не так, как на другой стороне моста, где днем я смог различить лишь отражения-зайчики на небе, — да и те были одной лишь игрой воображения); берег тоже было видно, и людей, уже подтянувшихся к морю на представление, и прибрежные сосны и лиственницы — черные причудливые тени, звенящие и осторожно потрагивающие друг друга от изменчивого бриза; по-прежнему от созерцания этих теней становилось теплее.

Две яхты на самой середине непроницаемо темной морской глади, с желтыми и голубыми оконцами и с подсветками на бортах, походили отсюда на детские игрушки с цветными стеклышками и электрической лампочкой внутри. Гирлянда из флажков, по всей видимости, опоясывавшая обе яхты по периметру, тут и там крепилась к низеньким железным перилам, вделанным в борта (колючие бусины, оплетавшие иглы), — флажки и перила выглядели настолько миниатюрно, что, казалось, я способен различить это глазом лишь по причине, что вижу и то, и другое вкупе. Огни разделительных буев, сиявшие ближе к берегу, добавляли водной мозаике кровавые тона.

— Откуда будут стрелять? С яхт?

— Да, — Мишка кивнул как-то незначаще; он задумчиво стряхивал пепел за парапет.

— Ты успокоился? — спросил я.

Мишка ничего не отвечал некоторое время; затем:

— Можно один вопрос, Макс?

— Конечно.

— Эта история, которую я рассказал тебе… — он остановился, казалось, что-то выверяя; его губы, бесшумно шевелясь, пропускали дым, — только ответь мне искренно, ладно?

— Хорошо, — тихо пообещал я.

— Она… показалась тебе глупой, да?

Мишка так и стоял ко мне затылком, почти (его профиль я все же видел), не оборачивался и, задав этот вопрос, снова стряхнул пепел, на сей раз, однако, притронувшись указательным пальцем к окурку всего один раз.

— Глупой? — переспросил я нерешительно, но Мишка очевидно расслышал не вопрос — утверждение.

Он обернулся и качнул головой.

— Да?

Тотчас мне стало неловко от того, что он неправильно расслышал меня; пожалуй, если я и не хотел отвечать утвердительно, то, во всяком случае, собирался подобрать некое более точное слово, нежели «глупый»; теперь же я осознал, что не в силах выполнить обещание: в одно мгновение я закрылся от того, что Мишка совершил вот такую нелепость, рано отреагировал на заключение, которого я еще не вынес, — да, я закрылся от Мишки. Неприятельски. И еще я испытал легкое раздражение, которое, впрочем, быстро сошло на нет.