Постепенно я начинал уже чувствовать неловкость, — и даже хотел извиниться, но вовремя предостерег себя: «Если ты сделаешь это, снова перегнешь палку».

И тотчас же следующая мысль: «Перегнешь? А зачем ты сказал всю правду? Разве это было необходимо?..»

Тогда я не знал ответа, однако теперь могу сказать совершенно точно: да, это было необходимо.

Вошли в лес, и я тотчас припомнил эту странную способность, которой раньше обладал, — ощущать паутину, повсюду и только в определенный момент времени, наступающий совершенно внезапно, — теперь мне хотелось называть это не свойством или каким-то особенным состоянием, но «утраченной способностью».

«Да будет тебе, а действительно ли ты утратил ее?» — я сожму ладони в кулаки, прижму запястья к талии, словно бы жду и хочу прикосновения паутины — чтобы она «поздоровалась со мной по собственной инициативе, — а на самом деле хватит и того, что мне просто станет боязно, щекотно и даже немного приятно», — я, однако, так и не приду ни к одному из этих ощущений, ибо это всего лишь имитация — ведь определенный момент времени на самом деле не наступил, я только совершил все необходимые приготовления со своей стороны.

Смысл только в одном: острее ощутить возвращающиеся кадры детства.

Вот оно уже вернулось — на несколько разрозненных мгновений.

Я делаю прерывистый вдох.

Я думал, его нельзя вернуть… и ошибался.

Нет, не ошибался…

Выдох…

— …сдержанно отношусь к твоим родственникам, чего раньше — пять лет назад — не было и в помине. Ты ведь помнишь?

Я понял, что Мишка возобновил разговор. Он шел впереди.

— Помню.

— Я говорю даже не о дедуле в первую очередь. О матери. Тебе может показаться, что я либеральничаю, но это не так. Я просто веду себя сдержанно. И заботливо.

— Так же и я должен? — я спросил это просто по инерции, отстраненно.

— Попробуй — это не сложно.

«Сдержанно… сдержанно… — невольно завертелось у меня в мозгу, — и ведя себя сдержанно, я не должен повторять твою ошибку — когда ты не откликнулся на призыв о помощи. А может, и тогда тоже ты вел себя сдержанно — только и всего?» — тут я испытал внезапную скуку; я понял вдруг, что больше не горю желанием в этом копаться.

— Это приносит плоды.

— Что?

— Это приносит плоды — то, что ты обозвал словом либеральничать, — Мишка повернулся, — Макс, ты все время улетаешь куда-то, ей-богу! — он подмигнул.

— Не надо мне снова это повторять, — попросил я.

— Хорошо, не буду. Так вот, по поводу плодов: мы вырвались сюда, на старую дачу. Без твоей матери — ты разве не заметил еще?

Я улыбнулся — чуть.

— Неужели не осознал еще шикарности нашего положения? — он все смотрел назад, на меня.

Еще немного, и на его лице появится сияющая улыбка… а почему бы и нет, в конце концов?

— Я и сам в восторге, если честно, — моя улыбка стала шире.

— Верю. Просто этот восторг, видимо, медленно приходит… Твоя мать теперь считает меня ответственным. Правильно, так оно и есть: я завоевал ее доверие. Хотя бы даже с похоронами папы.

У меня екнуло в груди.

— С похоронами твоего отца?

— Ну а ты, разве, не согласен?

«Вот он идет, обернувшись, не сбавляя шага… как тогда, пять лет назад в лесу. А после мы обнаружили исчезновение дяди Вадика».

Исчезновение.

У меня снова екнуло в груди.

— Это я же организовал всю церемонию, оформил все документы, за все заплатил — абсолютно из своего кармана, до копейки. Я действительно все разрешил в одиночку. Ни на кого не перекладывал. Это же мой отец. Ну что? Разве я не прав в том, что говорю?

Я проглотил слюну. А потом произнес (с небольшим, наверное, усилием):

— Когда ты уговаривал мою мать, ты чуть не допустил промах. Ты сам-то помнишь?

— Что?.. Какой промах? Нет, не помню.

— Я не особо внимательно слушал, но запомнил. Ты о нашей проездной компании упомянул. О том, что хочешь встретиться с Сержем, с Пашкой, с Димкой…

…с Олькой…

— …а она сказала: было б с кем встречаться или как там…

— A-а, да-да-да. Но я же перестроился тут же, по-моему.

— А ты умеешь сглаживать углы.

— Скорее, огибать. И не умею, а научился, — он снова обернулся и кивнул мне даже как-то торжественно, словно это было настоящим достижением в его жизни.

А может быть, он так и считал на самом деле?

— Ты хотел спросить у меня, и впрямь хочу ли я встретиться с ними? — сказал Мишка.

— Что?

— Ну, Серж, Пашка, Димка… они же неисправимыми были…

«Неисправимыми?..» Любопытно… очень любопытно! Я, однако, не стал переспрашивать — слушал дальше.