— Нда-да, неисправимыми… ты знаешь, не просто хочу — сегодня же, пожалуй, отправлюсь на их поиски.

Мишка так и сказал: «на их поиски», — словно речь шла о длительном путешествии или эти люди исчезли…

…как Олька…

— С тобой — если ты составишь мне компанию, конечно…

Все же пришлось отложить «поиски» в тот день, волей-неволей, — Мишка слишком устал за последние дни.

Мы отправлялись спать рано, сразу после ужина; беседовали лежа на кроватях в нашей прежней комнате, почти в полном мраке, — полоска неба над оконными занавесками, медленно набиравшаяся сапфиром, отбрасывала два прямоугольника света: первый — на потолок, второй — на витиеватое кресло, спинкой упиравшееся в подоконник; оба с каждой минутой тускнели.

«Меркнущее кресло», — вертелось у меня на языке, но из определенных опасений я избегал произносить вслух это сочетание, даже шепотом, — словно боялся, что сразу за этим кресло окончательно угаснет; на самом же деле… это подспудное желание уйти от темы… Я не хотел чтоб оно обнажилось — Мишка затеял откровенный разговор.

Он затеял откровенный разговор.

Изредка со второго этажа доносился осторожный шелест газеты — когда дед переворачивал очередную полосу.

— Знаешь, брат, мне ей-богу казалось, мы сегодня с тобой поссоримся — по-настоящему, я имею в виду, — так начался разговор, безо всякой прелюдии (на самом деле, первое, что смутило меня, — внезапность этой примирительной интонации).

Я уже и не помнил, когда Мишка последний раз называл меня «братом», в исключительных случаях, я думаю, — а с момента возобновления нашего общения этого точно не случалось.

Мне стало немного не по себе.

Я был абсолютно уверен, что Мишка лежит теперь на спине, подложив обе руки под голову; взгляд устремлен в меркнущий потолок. Я помнил, что несколько пластин, которыми он был выложен, сделаны из оргалита. Интересно, помнил ли Мишка?

Мать как-то рассказывала, откуда дядя Вадик в свое время раздобыл оргалит, но это я уже позабыл.

— Когда?

Я мог спросить: «С чего ты взял?» или «Почему?», — но я спросил: «Когда?»

Выходит, я решил все-таки пойти на откровенность? Нет…

— Не знаю точно. А ты как думаешь? — спросил Мишка.

Выходит, он понял, что поводом для ссоры могло послужить не только его признание, что он видел дядю Вадика не задолго до смерти. Даже скорее всего, не оно…

Помнится, по мере приближения к поселку, все живее становились воспоминания. Мишка охотно делился ими со мной. Он припомнил строительство «верхотуры»:

— Совершенно нелепое изваяние, — оценил он, — а помнишь еще, как я велосипед кормил?

— Конечно, помню, — я улыбнулся, — как не помнить!

— А почему я это делал?

— Ты не помнишь? Ты с ним поссорился.

— Ага!.. Точно, точно…

— Неужели забыл?

— Ну… теперь зато вспомнил…

Вот из-за деревьев показалась поселковая ограда и травяная полоса перед ней — та самая, на которой как раз и строили когда-то «верхотуру».

— Мне кажется, трава гуще стала, — заметил Мишка.

— Да. И зеленей, — добавил я, — «двухколейки» больше нет уже.

Когда мы проходили мимо Олькиного участка, я отметил, как сильно он зарос и весь будто бы постарел… и все же не стал задерживаться (побоялся?), прошел мимо. А вот Мишка, напротив, задержался и стал что-то высматривать поверх покосившейся калитки.

Я смотрел на Мишку, стараясь справиться с комом, застрявшим у меня в груди.

— Они съехали?.. Не знаешь? — осведомился он, понизив голос и резко указывая пальцем в сторону участка. Словно стремился выведать эту информацию втихомолку.

— Не знаю… видимо… участок теперь не кажется жилым.

— Надо будет у дедули спросить.

— Помнишь, что было?

— Еще спрашиваешь!.. Во всех подробностях. Пошли.

Меня бил озноб.

— Или можно еще кого-нибудь с нашего проезда спросить… чтобы дедулю не травмировать, — бормотал себе под нос Мишка уже на ходу.

«Какой ты заботливый!» — чуть было не брякнул я.

— У Широковых спросить что ли… — продолжал размышлять Мишка вслух, — надо поискать их…

Я пожал плечами, однако твердо знал, что вот сейчас, в это самое мгновение, поворачивая на свой родной проезд, мы не встретим никого, все будет пусто — дорога, дорога будет пуста от людей прошлого, — нет, не успели они еще вернуться оттуда, чтобы предстать перед нами снова; только фигура нашего деда впереди; а оборачиваясь по сторонам, увидим лишь ослепшие окна домов — и опять ни одной живой души.

Да, они еще не вернулись — это произойдет несколько позже.

Прошло время — вот в чем все дело. И мы, став взрослее, никого уже не можем встретить на своем пути вот так — случайно и по-детски просто… …………………………………………………………………………

…………………………………………………………………………………………

Я соврал:

— Не хотел я с тобой ссориться. С чего ты взял?

— Уверен?

— Абсолютно… Послушай, те люди на поляне… помнишь?.. Пять лет назад.

Кровать оживленно скрипнула; я понял — Мишка перевернулся на бок и старается теперь, преодолевая темноту, разглядеть меня.