– Не надо, мужики! Не надо, не надо, мы же не делали, ничего не делали… Мужики, мы же того, братья все, белорусы… Мужики!

«Щууууух» – звук грядущей боли.

Дубинкой по лицу. Бич нелепо вскрикнул, и, неуклюже размазывая кровь, рухнул рядом с Женей, в вавилонскую снежную жижу.

Удары сыпались один за другим, сержантик усердствовал с каким-то примитивным садистским кайфом.

Внезапно с бомжом случилось что-то ужасное: его тело скорчилось в судорогах, конечности конвульсивно задергались, из искривленного рта пошла пена. Мужчина неестественно выгибался, трясущимися руками загребая мокрую грязь.

Оцепенев от неожиданности, милиционеры ошарашенно глазели на дело рук своих в телесном олицетворении мира.

Один из них жалостливо взвизгнул:

– Да ну их!

Защитники правопорядка шустро упаковались в уазик. Автомобиль резко тронулся и скрылся за поворотом.

«В этом мире было скучно, ни к чему жалеть о нем».

Протягивая Жене дрожащие заскорузлые пальцы, сосед по палате просит сигарету.

– Нет у меня.

– Гы-гы-гы, паффли патрахаемся, – прошепелявил обрюзгший мужик, тараща затравленные телячьи глаза.

– Иди к черту, я сейчас санитаров позову!

Псих послушно отстал, сполз на кушетку и отвернулся к стене, сосредоточенно рассматривая полинявший узор на облезлых обоях.

Женя зашел в курилку психиатрической больницы. Трещины на стенах, на полу – следы засохших нечистот, спермы и крови. Измотанный юноша отыскал более-менее целый окурок. Закурил, отчужденно глядя в зарешеченное окно.

А там, за окном, мир без новостей. Урбанистическая порнография. Пустое поле, покосившаяся и потускневшая от времени церковь, строящиеся коттеджи новой белорусской олигархии. Изредка на разбитой дороге появлялись человеческие фигурки. Устало бредущая биомасса по звонку покидает рабочие места. Позади остался день, полный бездушного труда и рабовладельческих сношений.

В курилку заглянула медсестра.

– Жуковский, посетитель у тебя.

Женя лениво поплелся в «комнату для свиданий». Снова мерзкий грязно-желтый цвет режет глаза. В углу за одним из столиков сидит неопрятного вида молодой человек с некоторыми претензиями на интеллигентность.

– Саша, ты…

– Здорово, Жека. Совсем херово выглядишь. Я тебе тут книжат принес. Посиди, разгони скуку русским экзистенциализмом. В твоем… в твоем положении, думаю, интересно будет.

– Спасибо, Саша, – равнодушно глядя на книги, пробормотал Женя. – Как там у вас?.. Что у вас там вообще?

– Ничего нового. Угар полный, бунтуем, недавно Опарыша с весом приняли. Срок шьют. Ничего нового.

Шумно ввалилась медсестра. Недовольно косясь на посетителя, проорала:

– Жуковский, на обед! Хватит трепаться.

Александр заторопился.

– Выбирайся, короче. Бывай.

На обед Женя не пошел, от местной хавки возникали проблемы с потенцией.

В палате он рассматривал книги, которые принес приятель.

Больше всего парня заинтересовал потрепанный томик из собрания сочинений Достоевского. «Идиот».

«Святым здесь нет места».

Евгений перелистывал пожелтевшие страницы. Вчитывался в живописания душевных судорог и «аристократических» неврозов, в голове теснились мысли о тоталитарности всего, о чудовищной необратимости и безысходности. Жизнь наедине с собой, своими мыслями и целями, все, что когда-то имело ценность и смысл, – теперь это бездна, бездна черного и тоскливого одиночества.

«Слушайте! Я знаю, что говорить нехорошо: лучше просто пример, лучше просто начать... я уже начал... и… И неужели в самом деле можно быть несчастным? О, что такое мое горе и моя беда, если я в силах быть счастливым? Знаете, я не понимаю, как можно проходить мимо дерева и не быть счастливым, что видишь его? Говорить с человеком и не быть счастливым, что любишь его! О, я только не умею высказать... а сколько вещей на каждом шагу таких прекрасных, которые даже самый потерявшийся человек находит прекрасными? Посмотрите на ребенка, посмотрите на божию зарю, посмотрите на травку, как она растет, посмотрите в глаза, которые на вас смотрят и вас любят...».

Женя сидел на кушетке, книга выпала из трясущихся рук.

«Где же глаза, которые любят меня, в которые я мог бы посмотреть? А ребенок, ребенок где? Зарю божью заволокло туманом и серостью. Прекрасные вещи на каждом шагу… Нет, всюду каменное небо и черные ветки, копошится мразь».

Между страницами блестело лезвие с почерневшими и зазубрившимися краями.

Евгений несколько минут сидел, уставившись на неожиданную находку.

Поднял лезвие, внимательно глядя на его шершавую поверхность.

«Спутник».

Шатаясь, Женя побрел в туалет.

Помещение слабо освещено одной люминесцентной лампой. Белая плитка с серыми разводами, грязный засранный пол, двери перед кабинками отсутствуют, на единственном окне – чугунная решетка.

Прекрасный фон для компенсации сексуальной недостаточности недобитых тел. В углу со спущенными штанами стоял один из пациентов. Обхватив руками большой умывальник, сумасшедший бился о него лбом. Сзади пыхтел второй. Умывальник вздрагивал, на пол сыпалась известка.