литература белорусская русскоязычная
Шрифт:
– Извини, забегался, – я стянул перчатки и швырнул их на операционный стол, подвинул Ольге стул. – Присаживайся. – Девушка опустилась на предложенное место, я сел напротив, оседлав стул, и учтиво осведомился. – Ты что-то хотела?
Настороженность в моем голосе не осталась незамеченной для посетительницы, и она раздраженно ответствовала:
– Да, занести тебе книгу. Она там, наверху. Уж прости за неурочный визит. Вижу, застала врасплох.
– Ничего, – улыбнулся я уголками губ. Меня всегда забавлял вид сердитой Ольги, похожей на обиженного волчонка.
Несколько дней назад мы решили обменяться любимыми книгами. Я еще не определился, томик чьих сочинений мне отдать ей – Достоевского или Эдгара По. Кстати, о выборе.
– Так чье сердце ты себе оставишь? – резко сменила тему Амазонка, подозрительно покосившись на улыбку, которая в мгновение ока сползла с моего лица.
Пожав плечами, я положил локти на спинку стула и стал насвистывать себе под нос. Послышался отчетливый скрип зубами. Сдерживающая Ольгино возмущение пружина лопнула.
– Тебе пора прекращать! То, что ты делаешь, ужасно, а то, что я потакаю твоей прихоти, тем более! – девушка вскочила и сжала кулаки, яростно притопывая ногой в довесок к словам. – Бросай это грязное дело, иначе я сама – слышишь, каннибал местного разлива, сама! – пойду в милицию и пресеку чудовищное беззаконие, и только попробуй мне помешать! Пусть меня объявят соучастницей – отсижу, с чистой совестью отсижу! Нет, ну это надо же: обманывать женщин, а потом их… Придурок! И хватит свистеть!!!
Я уже давно не издавал ни звука и элегически наблюдал за вспышкой гнева девушки. Она выдохлась, привалилась спиной к стене и сползла по ней, закрыв лицо руками. Мой стул полетел на пол. Подбежав к Ольге, я присел рядом с ней на корточки и заключил в объятия, поглаживая по голове и бормоча:
– Тише, милая, тише… Ш-ш-ш, все образуется.
Громко всхлипнув, Ольга прильнула ко мне и торопливо, сбивчиво зашептала:
– Я ведь злюсь… не… не потому, что они… что ты их… Им хорошо… умирают обманутые… счастливые… – Ольга судорожно вздохнула и сжала мои плечи, будто я должен был исчезнуть. – А я… хоть живу… но даже иллюзии любви… даже иллюзии нет… Зачем ты так со мной? – и девушка уткнулась мне в грудь, борясь с подступившими слезами.
– Оля, неужели бы ты предпочла сладкую ложь? – я позволил стальным ноткам вплестись в слова, не давая ей разрыдаться.
– Дурачье… – ласково пожурила Ольга. – Я ревную… безумно, страшно. Меня душит изнутри, пожирает… больно, – девушка застонала. –Зачем? Разве я хуже их? Разве я... недостойна?
– Ты хоть осознаешь, о чем толкуешь?! – в исступлении вскричал я.
– Да, и прошу об услуге, – с жутким спокойствием подтвердила Ольга. – Прямо сейчас. Пожалуйста, в память о моей жертве.
Тщетно я пытался уловить хотя бы каплю сомнения в ее тоне. Амазонке надоело стоять за разделяющей нас чертой, и только что она перешагнула ее. И не в моих силах оттолкнуть ее обратно.
Лежа на операционном столе, Ольга уточнила, когда приедет Гильермо – санитар, немой и малограмотный парень, идеально подходящий для доставки без лишних вопросов контейнеров с органами из моего дома в клинику. Кроме всего прочего, Гильермо являлся пылким поклонником Ольги, и сей факт давно стал достоянием общественности.
Я сказал, что из-за нее перенес встречу и он прибудет через час, но девушка потребовала позвонить Гильермо и отменить все. Затем Амазонка велела мне завтра же закрыть клинику, навсегда уехать из города и жениться. А еще – поклясться, что я забуду о своем пристрастии.
Погружаясь в наркоз, Ольга смерила меня проницательным взглядом и слабеющим голосом произнесла:
– Возьми мое сердце. Хочу, чтобы оно было в тебе. Ты давно жаждешь узнать, каково оно вкус, не так ли? – дождалась кивка и закончила чуть различимо: – Мне жаль тебя, любимый…
Серые глаза потухли, и тяжелые веки опустились, а меня обуял панический страх. Как я ни пытался взять себя в руки, испуг снова и снова накатывал ледяными волнами, обдавал душу могильным холодом, выстуживал нутро. Только сердце горячим комочком билось в агонии, и его бешеный стук было гораздо труднее унять, чем справиться с беспричинной боязнью. Мои руки дрожали, инструменты постоянно падали на пол, а колени подгибались, словно под непереносимым грузом.
В себя я пришел спустя вечность, глядя через небольшое прямоугольное окошко на пламя, охватившее накрытое простыней тело.