Но это было потом, а сначала… Инок Платон и друг его иеромонах Трифон прибыли на Святую Гору, ожидая увидеть здесь цветник духа, а увидели запустение и разгром. Они узнали, что много русских монахов селятся вокруг монастыря Пантократор, и отправились туда через весь остров. Путь их шёл с горы на гору, через безчисленные подъёмы и спуски, друзья то обливались потом, то прятались от пронзительного ветра. Жажду они утоляли ледяной водой афонских источников, спали на холодных камнях, и в итоге, ещё не успев добраться до места, схватили жестокую лихорадку. Русские же монахи, встретив пришельцев, никакого внимания на их болезни не обратили: они и сами жили, мягко говоря, не в роскоши и не привыкли огорчаться ни своими, ни чужими болячками. А ведь стоило бы им побеспокоиться о гостях: измученный отец Трифон умер на третий день по прибытии, да и Платон готовился отправиться вслед за другом. Тогда испуганные монахи принялись лечить его на местный манер — отпаивать вином, — но русский инок, всю жизнь проведший в монашеской строгости, был к вину совершенно непривычен и совсем уже приготовился к смерти… Но вино помогло. Будущий старец выжил и начал свой афонский подвиг.

Бывает, что молодые монахи берут на себя подвиг выше сил, скоро ломаются под его тяжестью и наносят большой вред душе… Жизнь Платона на Святой Горе тоже была подвигом, превышающим человеческие силы, — но у него просто не было иного выхода. Ему оставалось или понести бремя, или умереть. Он остался жив, но первые четыре года провёл так, как не жили и последние нищие на «большой земле». Сам о себе он писал: «Много раз зимою ходил я босиком и без рубашки… Когда мне приходилось или от Лавры, или от Хиландаря доползти до бедной моей кельи с подаяниями, или из лесу принести дрова, или сделать какое-нибудь другое тяжёлое дело, тогда я по два и по три дня лежал как расслабленный». Он жил, в сущности, подаянием: тем, что дадут сердобольные русские монахи. Но он знал, что братия и сама не роскошествует, и не хотел нищенствовать — стремился всякий раз вернуть долг, для чего трудился из последних сил…

Вот такая порою была жизнь в «царстве тишины, покоя и благолепия». И кто из нас, окажись он, не дай Бог, в подобных условиях, не решил бы: «Хватит с меня и борьбы за существование! Куда тут думать о душе — лишь бы тело спасти!» А вот инок Платон, которому скоро уже предстояло стать старцем Паисием, за эти годы своего беспросветного нищенства сумел получить известность как образец благочестия, знаток богословия, ревнитель о спасении. Едва одетый, не евший по нескольку дней, он ходил по Афону, искал среди известных его насельников богодуховенного учителя — и не мог найти. Кончились его поиски тем, что к нему самому пришли иноки и попросились в ученики, в духовные чада. Платон, к тому времени уже постриженный в мантию с именем Паисия, на колени перед ними повалился, умоляя: «Не делайте меня наставником! Будем жить вместе, как равные братья, и кто приобретёт некую духовную пользу, тот пусть поделится ею со всеми!» Формально так и устроилось — на деле же авторитет Паисия был среди братьев настолько высок, что его мнения никто и не думал оспаривать. Впрочем, только до поры до времени…

Ко всем афонским бедам святого Паисия Величковского прибавилась однажды и беда от зависти человеческой. Некий старец Афанасий, неприятно удивлённый тем, что Паисий столько читает — и всё незнакомых ему, Афанасию, авторов, — воздвиг на него обвинение в опасном вольнодумстве. Весь Афон бурлил, и Паисию пришлось писать в своё оправдание целый трактат в 14 главах. Почитать этот труд небесполезно каждому из нас, но мы сейчас приведём лишь малый его отрывок:

«Прошу тебя, отче, оставь суетное и напрасное твоё помышление не читать отеческих книг… Если хочешь сам спастись и ученикам твоим показать путь царский… то прилепись всею твоею душою к чтению книжному… Святой Иоанн Златоуст говорит: невозможно спастись никому, если он не будет часто наслаждаться духовным чтением. И великий Анастасий Синаит говорит: во всём, что мы говорим и делаем, мы должны иметь удостоверение от Священного Писания, иначе, обманываемые человеческими измышлениями, отпадём от истинного пути и впадём в пропасть погибели. И не говори, отче, что достаточно одной или двух книг для наставления душевного. Ведь и пчела не от одного или двух, но от многих цветов мёд собирает…»

Потом св.Паисий вернётся в Россию и насадит на её земле цветник духовного делания, сад умной молитвы, который прорастёт через сто лет в подвиге Оптинских и Глинских старцев… Но прежде в его жизни было тяжкое испытание Афоном, когда Святая Гора едва не стала для него Голгофой. Видно, и Афон свят в первую очередь своими людьми, и нет такой земной горы, поднявшись на которую станешь ближе к Богу, — если прежде не поднимешься на гору собственного сердца.

Надо сказать, что о великой небесной покровительнице нашего города вообще известно очень мало. Вся жизнь её — молчание, тайна… И тем не менее кое-что мы знаем о ней из жития, а кое-что донесло и предание. Вот несколько любопытных фактов из жизни блаженной Ксении, которые мало кому известны.

— Где жила Блаженная — точнее, где находился дом её мужа, полковника А.Ф. Петрова?

— На улице, которая теперь называется Лахтинской (Петроградская сторона), а тогда носила имя… самого полковника Петрова. Это считалось обычным: улица звалась именем самого значительного её обитателя. Она не одна такая была. Вот рядом с Лахтинской есть и Бармалеева улица — жил там офицер по фамилии Бармалей. Дом Петровых был двухэтажный, деревянный, выстроенный по типовому проекту офицерских домов. При доме — обширный двор, на нём держали всякую живность… Сейчас на этом месте дома № 2 и № 4.

— Богато ли жила семья полковника Петрова?

— Ну, во всяком случае, не бедно. Даже начинающий дворцовый певчий получал 25 рублей на три месяца — на такие деньги можно было жить, не голодая, и носить не лохмотья. А ведь Андрей Фёдорович был не начинающим: он был полковником! А стало быть, сверх жалованья певчего ему шли и деньги «за погоны». Нет, семья Петровых была достаточной, если не сказать зажиточной. В нищету и бездомность Ксения ушла из жизни сытой и безмятежной.