«Оставьте меня одного заключённым в келии; отпустите меня с одним Человеколюбцем — Богом; отступите, удалитесь, позвольте мне умереть одному перед лицом Бога, создавшего меня.

Никто пусть не стучится ко мне в дверь и не подаёт голоса; пусть никто из родных и друзей не посещает меня.

Никто пусть не отвлекает насильно мою мысль от созерцания благого и прекрасного Владыки…

Оставьте меня, я буду рыдать и оплакивать те дни и ночи, которые я потерял, когда смотрел на этот мир, смотрел на это солнце и на этот чувственный и мрачный свет мира, который не просвещает душу…»

Это, к сожалению, только перевод… Святых Отцов у нас переводят или богословы, ничего не понимающие в поэзии, или (гораздо реже) поэты, ничего не понимающие в богословии. А подлинное богословие — это высокая, высочайшая поэзия… Одним из первых, кто явно показал это миру, был монах Симеон, игумен монастыря святого Маманта, прозванный Новым Богословом.

«…Итак, за Господом, бегущим от меня, я бежал, за убегающим и я гнался, как за зайцем собака. Когда же Спаситель далеко ушёл от меня и скрылся, я не предался отчаянию и не обратился вспять, но, сидя на том месте, где я находился, плакал и рыдал, призывая скрывшегося от меня Владыку. Итак, когда я так бился и рыдал, Он, весьма приблизившись ко мне, стал для меня видим. Видя Его, я вскочил, стремясь ухватиться за Него. Но Он скоро убежал. Я побежал быстрее и потому успел неоднократно уловить край одежды Его. Он немного остановился, чему я чрезвычайно обрадовался. И снова Он улетел, и я снова погнался… Обливаясь слезами, я расспрашивал о Нём всех, некогда видевших Его… Выслушав ответ их, я побежал изо всех сил, совершенно не спал, но принуждал себя самого, потому и увидел Желанного моего, но Он виделся мне недолго… Итак, когда Он увидел, что я всё вменил в ничто, и даже всех находящихся в мире людей от души считаю как бы несуществующими и что я отделился от мира, то Весь мне дал увидеть Себя, Весь со всем Мною соединился — Тот, Кто пребывает вне мира…»

Симеон Новый Богослов сложил более 70 гимнов о Господе. Их трудно читать нам, грешным, — они перенасыщены непереносимым для нас светом и такой радостью, которую мы не сможем выдержать. Мы плохо понимаем этот язык — язык Ангелов, но всё же мы должны время от времени прислушиваться к нему:

«Скажи, откуда приходишь Ты и как входишь внутрь келии, отовсюду запертой? Ведь это нечто необычайное, превышающее ум и слово. А то, что Ты весь внезапно внутри меня бываешь и светишь, будучи видим светообразным, как полная света луна, — это, Боже мой, изумляет меня и делает безгласным. Знаю, что Ты Тот, Кто пришел просветить сидящих во тьме, и ужасаюсь, и лишаюсь мыслей и речи, так как вижу необычайное чудо, превосходящее всякую тварь, всякую природу, всякое слово».

«О сила Божественного огня, о чудное действие! Ты, страхом лица Твоего разрушающий скалы и холмы, как Ты, Христе, Боже мой, смешиваешься с сухой травой всецело Божественною сущностью? Ты — живущий во свете совершенно нестерпимом, Боже мой? Каким образом, пребывая неизменным и совершенно неприступным, Ты сохраняешь вещество этой травы неопалимым и в то же время всё его изменяешь? И оно, оставаясь сухой травой, есть свет, свет же тот не есть трава; но Ты, будучи светом, неслиянно соединяешься с травой, и трава, неизменно изменившись, делается подобной свету. Я не выношу молчания о чудесах Твоих, я не могу не говорить о Твоём Домостроительстве, которое Ты соделал со мною, распутным и блудным, и не могу удержаться, чтобы не рассказывать всем, Искупитель мой, о неисчерпаемом богатстве Твоего человеколюбия. Ибо я хочу, чтобы весь мир почерпал от него и чтобы никто не оставался совершенно лишённым его».

Прп.Симеон Новый Богослов был строгим игуменом. Он не терпел, чтобы при нём кого-то понапрасну обижали. Когда один из братии рассердился на настырных ворон и перестрелял их до одной, игумен Симеон повелел собрать птичьи тела, повесить их на шею горе-стрелку и в таком виде велел ему стоять посреди монастыря несколько часов. Братия роптала… Однажды несколько монахов накинулись на игумена, желая его убить… Симеон спасся, но слух о том дошёл до Патриарха. Святейший повелел провинившихся монахов посадить в тюрьму — и тогда игумен Симеон с большим трудом выхлопотал прощение для своих обидчиков и потом долго оказывал всяческую помощь…

Прп.Симеон учил, что монаху следует не умерщвлять плоть, а стараться обОжить её, сделать причастной Святого Духа… Не все понимали это высокое учение, на святого воздвиглись гонения, и он ушёл из родного монастыря, чтобы на старости лет основать новый, где и преставился мирно в 1021 году. Одно из его произведений мы все читаем, готовясь ко Святому Причастию:

…И дерзая Твоим богатым к нам благодеянием,

радуяся вкупе и трепеща, огневи причащаюся трава сый,

и странно чудо, орошаем неопально,

якоже убо купина древле неопальне горящи.

Ныне благодарною мыслию, благодарным же сердцем,

благодарными удесы моими, души и тела моего,

покланяюся, и величаю, и славословлю Тя, Боже мой,

яко благословенна суща, ныне же и во веки.

Какие это дивные стихи!..

Мы о нём не раз писали в нашей газете. Вернее, не столько писали о нём, сколько приводили его собственные слова, ибо что наша похвала для человека, которого уже Сам Господь прославил? Куда полезнее послушать не нас, а самого Русского Златоуста — святителя Феофана Затворника. Его слово сверкает, как небо в ясный жаркий летний полдень — глазам больно и сердце замирает. И что интересно: читаешь его слова, и словно исчезает перед тобой и бумага, и типографская краска, и видишь только самого святителя и слышишь его живой голос. Это, между прочим, говорит и о замечательном литературном таланте, ибо писать так, чтобы бумага явственно доносила до читателя твой голос, — это высшая ступень писательского дара. Кто из русских до этого поднимался? Гоголь, Лесков, Розанов… А кто ещё? И не вспомнить… И святой Феофан. Причём его-то голос не одним талантом звучен, но ещё и благодатию Божией…