– Мы не должны допускать раскол в народе. Его поддержал книжник Барух:

– И хуже того – мятежа. Римляне только этого и ждут.

И вдруг все вреи заговорили. Все один и семьдесят. По ушам Гидона ударил непереносимый рокот голосов. Он поднял руку. Вначале это не произвело никакого действия, но постепенно шум увял. Гидон, бывший первосвященник, поддерживавший хорошие отношения с римскими властями, пользовался большим влиянием среди вреев за умение находить решения в самых сложных моментах отношений вреев с римлянами.

– Необходимо отыскать верный ход. Или передо мной сидятне мудрецы Удеи?

И врейские головы начали опять говорить и думать, думать и говорить, не зная, что все эти судьбоносные разговоры членов Великого Инедриона слушало и мотало себе на ус знакомое нам тело, продрогшее от сырости и холода в одном из подземных ходов Храма, сделанных при его перестройке прежним властителем Удеи.

Я всегда испытываю благоговение перед деревьямигигантами. Соснами, эвкалиптами, дубами… Но такого эвкалипта, подсвеченного снизу заходящим солнцем, отчего его листья приняли изумрудно-багровую окраску, не видел ещё никогда. Но самое поразительное было то, что венчала это зрелище вдохновенная песенка какой-то птички. Она издавала протяжную волнисто-высокую трельку: «Тррррррр…» – и… замолкала. Потом опять трелька и… пауза. Снова трелька… Пауза… Ещё трелька… Малыши посмотрели на меня, ия понял, что они ждут ответа. Но какой я мог дать ответ, если, во-первых, сам остекленел от наслаждения, а вовторых, никогда раньше такого чуда слыхом не слыхивал, видом не видывал. А птичка всё журчала и переливалась, как волшебная свистулька. Мы попытались увидеть, её, эту трельчунью. Эльчуня даже предложила залезть на эвкалипт. Предложила она мне. Я смутился и сказал, лишь для того чтобы оттянуть время, первое, что пришло на мне ум:

– Может быть, лучшеты попробуешь?

– Но саба, я ведь ещё не умею лазать по дереву, и потом я… я… очень боюсь его, потому что оно, как одноглазый великан из сказки, – ответила моя мудрая кроха, а две другие, не менее мудрые головки, утвердительно закивали.

Приглядевшись получше, я увидел высоко, на стволе эвкалипта, маленькое дупло, а потом, совсем приглядевшись, я понял, что это вовсе и не дупло, а настоящий глаз дерева, который смотрел на нас очень сердито, возможно, потому, что мы не нашли птичку.

Нам стало стыдно и беспокойно, и мы, делая вид, что торопимся домой, поспешили уйти подальше от этого прекрасного сурового великана и его певуньи. Я долго боялся показаться этому эвкалипту на глаз, да и на шесть несравненных внучачьих тоже побаивался (хотя они тактично об этом происшествии «забыли»), пока не «переексплорил» всю Паутину и не нашёл её, эту певунью-трельчуху, и даже послушал в компьютере её голос (а может быть, его?..). Зовут её (его) нежно и длинно: красноклювый белогрудый зимородок или красноклювая альциона, или (на латинском) Halcyon smymensis, или (на иврите) — шальдаг лаван хазе, или (по-английски) White-throated Kingfisher (White-breasted Kingfisher). Я увидел его (её) сначала на картинках и видео: у него крупный красный клюв, выступающий из коричневой головы, белая грудка, коричневый живот и ярко-бирюзовые перья крыльев и хвоста. А потом… я увидел её (его) наяву: она сидела на вершине белого треугольного фронтона жилого дома, поднимала красный клюв к солнечным небесам и звучала пронзительно-торжествующе: «Тррррррр… тррррррр… тррррррр…». Я невыносимо жалел, что со мной не было моих малышей… Но, может быть, мы ещё успеем когда-нибудь увидеть это чудо вместе?..

Начальник преторианской гвардии Рима пребывал в раздражённой задумчивости. В раздражение его приводили два обстоятельства: вонь от письмоносцакурьера и чесавшаяся от укуса ночного комара нога. В задумчивость же его вогнало собственно само письмо, доставленное вонявшим письмоносцем. Вот что сообщалось в этом письме.

«L. L. S. P. D.

Господин мой, скажу, что народ этот хитрейшими проделками вынудил префекта отпустить нововерцев и их главаря. Часть ушла из Ушалаима, но многие и остались. Инедрион затевает что-то и ведёт переговоры с вожаками оставшихся. Ибо собственными ушами я слушал их речи, замерзая в храмовых подземельях, и ещё бесчисленными свидетельствами мог бы удостоверить, что вреи эти затевают заговор не во благо империи.

Salve».

Спурий, письмоносец, уже давно переминался с ноги на ногу, поскольку ноги начали у него затекать, а префект преторианцев всё думал, прохаживаясь от одной стены библиотеки до другой и старательно обходя статую Минервы.

– Если то, что пишет тайный осведомитель, правда, необходимо пресечь эти переговоры, так как они чреваты усилением Удеи… Хотя, судя по доносам префекта Удеи, этот мой тезка, начальник ушалаимской когорты, бабник и прощелыга. Верить таким осведомителям рискованно… Надо действовать с осторожностью: старый придурок-принцепс благоволит вреям…

Но напрасно вы думаете, что Спурий только переминался и вонял: он тоже думал.

– Иш, нос воротит, всадник. Протопал бы весь Рим из конца в конец по этой жаре – ещё хуже вонял бы. Некогда было даже тогу сменить – не то что в терм сходить… Хоть бы сесть дал… Домину отгрохал. Одна библиотека, чего стоит: всё из кедра, наверное, да самшитом интарсия, – взгляд Спурия пробежал по роскошному мрамору пола к дальней стене библиотеки. – А там что?.. Пинакотека, видно… Свитков-то сколько!.. Наверное, с тысячу будет… Раздулся… Не зря слухи давно по Риму бродят, что соблазнил жену сына принцепсова и извёл самого сына… Хоть бы заплатил… Пославший тоже обещал… Тогда и мучения будут не зря…

Наконец, статный красавец-префект, положив одну руку на брошь, которой крепилась его роскошная белая тога, подошёл к серому мраморному столику с бронзовыми ножками в форме звериных лап, сел, написал короткое письмо, скрепил его печатью и вручил его письмоносцу. Затем он извлёк из ящика библиотеки увесистый мешочек с сестерциями и, бросив его Спурию, спросил:

– Знаешь ли ты, где в Риме есть хороший терм?

Письмоносец, сделав вид, что не понял намёка, поблагодарил префекта и подробнейшим образом успел объяснить тому расположение только лишь трёх римских термов, как «вдруг» на четвёртом – начальник гвардии прервал Спурия и велел рабу поводить оного.