— А вот [?] я возьму еще 6 егерский.

Когда 6-й егерский (тот, в котором служил Белкин), пройдя мимо батареи Тушина, подошел к Багратиону, он сам повел два батальона в атаку. Неприятель был остановлен и дал возможность отступать в порядке. В самом начале атаки Белкин был [1882] смертельно ранен пулей в голову. [1883]

[ Далее со слов:На правом фланге атака 6-го егерского обеспечила отступление... кончая:что он должен отступить. [1884] — близко к печатному тексту. T. I, ч. 2, гл. XIX.]

<— Нет не перемирие, — сказал к[нязь] Кутузов, улыбаясь, когда он получил это известие от Багратиона, — не только перемирие, но мир, о заключении предварительных условий которого я сейчас посылаю на аванпосты состоящего при мне генерал-адъютанта барона Винцингероде.

— В предварительных условиях мира, — сказал Кутузов, отпуская барона Винцингероде, — не будьте требовательны, уступайте всё; русские войска составляют капитулацию и отступают без боя и все, что они хотят, одно, на чем я вас прошу настоять— это, чтобы перемирие не могло быть нарушено раньше трех дней — время, раньше которого я не могу получить ратификации условий из Ольмюца.

— И войска остаются неподвижными в продолжение этих трех дней? — с недоверием спросил Винцингероде.

— О да, барон, да, — сказал Кутузов.

Когда барон уехал, Кутузов велел позвать начальников колонн и сказал им, чтобы войска и тяжести двигались на рысях, чтобы отсталых сажали на подводы, чтобы всё сломанное бросали на дороге. — От быстроты движенья зависит спасенье или погибель армии. Понимаете меня? — Он [1885] беспрестанно посылал наблюдать за движением армии.

Наблюдение за движеньем войск было необходимо, так как беспорядок в этом движении от постоянно повторяемых, привозимых адъютантами приказаний, чтобы двигаться скорее, дошел до высшей степени. По неширокой, грязной дороге двигались в три ряда обозы, артиллерия, парки, перегоняя и давя друг друга. Штабные повозки, т. е. принадлежащие адъютантам и т. п., производили главный беспорядок, не слушаясь колонных начальников и объезжая ряды.

Со всех сторон по этой запруженной повозками дороге, из [за] стука колес и громыхания кузовов телег и лафетов, из-за отчаянного понукания вязнувших в грязи лошадей, слышались ругательства, перебранки солдат, деньщиков, даже офицеров. Там над сломанной [повозкой в] грязи, в низочке мрачно стояли, дожидаясь, деньщики, там на руках подхватила в гору орудия прислуга, там, выбравшись на ровное местечко, рысью громыхали повозки, там докторская жена, с плачем и криком защитить, выскакивала из одиночной полуколяски, полукибитки и со слезами бросалась к мимо проезжающему, растерянному адъютанту, очевидно убежденному в том, что помочь этому делу и остановить этой, сообщившейся всем одним от других торопливости — не было никакой возможности. К вечеру 3-го ноября проскакавшие казаки испугали двух генеральских деньщиков, вообразивших, что это неприятель. Деньщики со сна закричали: «Французы!» и страх сообщился всем, и даже пехота начала стрелять и трудно было остановить эту суматоху. [1886]

Винцингероде на аванпостах, говоря французские любезности, беседовал с Бельяром и заключал условия капитулации к вечеру, Мюрат доносил торжественно Бонапарту в Шенбрун при отослании условий капитулации русской армии, подписанной бароном Винцингероде, что армия русская стоит, ожидая своей участи. Угодно императору дать мир, то она капитулирует, угодно императору еще победа, то войска подходят и русская армия будет разбита. [1887] Через двадцать часов, в четыре часа пополудни 4-го ноября Мюрат, ожидавший наград и благодарности, получил из Шенбруна следующее письмо Бонапарта. [1888]

Получив письмо, Наполеон пришел в бешенство, написал следующее письмо>

[ Далее идет текст письма Наполеона к Мюрату, имеющийся в печатном тексте.]

<В то время, как началось сражение, кутузовские войска, обозы и артиллерия только подходили к Цнайму и для того, чтобы всей длине колонны пройти разветвление дорог, т. е. вершину буквы А, при самой большой поспешности нужно было более двенадцати часов. Т. е. отряд Багратиона должен был удерживать неприятеля всю остальную часть дня и всю ночь.

————

В то время, как послышались первые выстрелы в отряде Багратиона, князь Андрей, [1889] только за час перед этим началом дела успев доехать до нашей армии, он явился к Кутузову в Эцельсдорфе и передал ему письмо и депеши. Не найдя в Эцельсдорфе ни своей повозки с Петром слугою и казаком, ни своих вещей, так как всё было отослано вперед, князь Андрей, измученный двухдневной ездой, голодом и двумя бессонными ночами, поехал в обоз искать своих людей и повозку.>

Мечта его о том, как он спасет армию своим советом и распоряжением, сильно охватившая его в Брюнне и занимавшая его всё время путешествия, вдруг показалась ему почти неисполнима и невероятна, как только он вошел в Грунте в небольшой дом, в котором остановился Кутузов, увидал в сенях адъютантов, игравших в домино и евших груши, увидал через окно писаря с пером за ухом и завороченными обшлагами мундира и, в особенности, когда он вошел в комнату Кутузова. Кутузов, [1890] не поднимая головы с плана, на который он смотрел, сидя перед столом вместе с новым начальником штаба Вейротером, заменившим <убитого Шмита, взял у него из рук конверты и сказал: хорошо. Кутузов оглянулся. По его глазам видно было, что сильно занимавшая мысль застилала зрение.