Шевелев и другие солдаты в то же мгновение сделали тоже. В то же мгновение Тимохин со всей ротой, услыхав крик своих, бросился к лесу.

Несколько выстрелов засвистело над головами русских. Француз со шрамом, который был ближе всех от Долохова, выстрелил и хотел повернуться и бежать, но поскользнулся и упал на колено. Долохов не видел никого, кроме этого человека. [2224] Он видел каждое движение его и его лица. Француз встал и лицо его неестественно улыбалось, как будто он давал заметить Долохову свою неловкость. Он видимо не понимал еще всей важности предстоящего. «Что же это такое?» подумал Долохов. «Он и не думает, что я его убью». Однако он, не умеряя быстроты бега, подвинулся к французу и уже в двух шагах бежал от него. [2225] «Надо с ним что-нибудь сделать», подумал он. Француз хотел отбиваться штыком, остановился на минуту и тотчас же опять побежал.

В ту же минуту, как он побежал, Долохов увидал его выражение испуга и вместе с тем увидал другого белокурого француза, целившегося в него. Долохов, выстрелив в целившегося и со всей силой напора падая, добежал до первого гренадера. От дыма он не видел ничего, кроме лица гренадера. На лице его пропала улыбка, он теперь видно понял [2226] всю важность предстоящего. Только мольба о пощаде и страх были на его лице.

«А вот что надо с ним сделать!», мелькнуло в голове Долохова при виде этого выражения в то же мгновение. [2227] Француз [2228] раскрыл глаза и застонал, хватаясь за штык Долохова, вошедший ему в бок между ребер. «Что я сделал?» подумал Долохов, вспоминая улыбку этого француза, когда он упал. И он с бешенством выдернул штык из падающего тела и, не оглядываясь, побежал вперед.

— Не бери пленных! Коли! — кричал он.

Французы бежали. [2229]

Это была та неожиданная атака, которая заставила французов оставить лес, а наших бегущих заставила воротиться. [2230] >

<В лесу все роты разбились на мелкие партии, отрезанные французами. Долохов и Тимохин сидели в кустах, со всех сторон слыша французов. [2231] На левом фланге с самого начала дела всё пришло в такое расстройство, что не только не было соображения с диспозицией и распоряжений высшего начальства, но не было и второстепенных начальников. Солдаты двух полков смешались в лесу и выходили из него отдельными кучками, иногда отстреливаясь и пробиваясь сквозь французов. Перерезанная кустами, лесная и гористая местность способствовала этим одиночным действиям. В этих группах солдат начальником и руководителем делался тот, кто имел больше находчивости и хладнокровия. В одной из таких кучек, состоящей из человек тридцати солдат и одного офицера, того самого с[реднего] р[оста] офицера, который был в роте Тимохина с подвязанной щекой, начальником был Долохов. Офицер с подвязанной щекой слушался Долохова вместе с солдатами. Тимохин, в самом начале дела выбежавший вперед, чтоб собрать роту, был ранен в руку. Несмотря на оглушающую стрельбу, раздавшуюся вдруг со всех сторон леса, на отчаянные крики и испуганные лица солдат, [Долохов] был озабочен одним — узнать в чем было дело. В ту минуту, как всё побежало назад, он побежал вперед, навстречу бегущим, чтобы узнать, в чем было дело.

— Трусы, подлецы! вперед! — закричал он.

Несколько солдат с любопытством последовали за ним. Один бегущий солдат набежал прямо на него, так что столкнулся с ним грудью, оглянулся на Долохова и побежал дальше.

— Держи, поймают! — закричал Долохов на солдата. Несколько человек солдат засмеялось.

— Вперед, ребята, — кричал Долохов. — Никого нет. Посмотрим, каки таки французы.

Человек тридцать пошли за Долоховым. В лесу никого не было. Солдаты [2232] >

<Зарядного ящика ни одного не было. Все были оставлены. Тушин пошел хлопотать около лошадей и велел Ростову подложить шинель у костра. Солдаты артиллеристы разложили огонь. Тимохин лег на холодную, мокрую дорогу подле огня. Юнкеру подложили шинель. Он глядел только на огонь, невольно прислушивался к звукам голосов вокруг себя и не мог еще думать. Так много странных воспоминаний и впечатлений носилось перед его воображением и теперь еще так много странного слышалось вокруг него, что он не мог понять всего, что с ним было.

Еще он всё находился в том странном состоянии почти спящего человека, действительное и воображаемое бестолково, непоследовательно соединилось в его представлении.

«Скинули Белкина с лафета», думал он, «отчего же мне всё не легче и всё меня давит что то», говорил он сам себе, вглядываясь в черный полог ночи, на аршин нависший над огнем. «Устала, нашвырялась Матвевна», думал он потом, глядя на колеса пушки, видневшейся в свете костра, «а я положил на нее юнкера. Зачем он не остался там, этот юнкер? Что ему стонать тут? Только темнее от него становится». [2233]

Ростов сел против огня и бессмысленно смотрел и слушал вокруг себя. Выломленная рука невыносимо ныла, лихорадочная дрожь трясла его и клонил сон, который был невозможен при такой мучительной боли. Тушин молча сидел по другую сторону огня, куря трубочку. Со всех сторон слышен был говор и видны были проходившие и подходившие.

Скоро к нему подъехал князь Андрей.

— Что ж разве неправда, я гово[рил], — сказал Тушин.

Князь Андрей записывал. Он кивнул головой.

— Ваших сколько орудий? — Тушин сказал ему.

Князь Андрей записал. «Нет, я не устал», думал он. «Я все могу. Могу найти смысл в этих толпах и мысль».

Долохов пришел: он презирал всех и не понимал страха и знал это.

Ростов боится, не сделал ли он худо и стыдно. Тушин фантазировал. Они не говорили друг с другом, перед ним[и] проходили тени.

Четыре различные сцены. Долохов скромничает и срамит офицеров. Офицеры пьяны. Как это всё нестра[шно].

Ростов с болью на перевязочном пункте. Воспоминание дома.

Князь Андрей в избе записывает, ему мелькает мысль, что Тушин прав, но он стремится разумом обнять всё.