Аббат ничего не отвечал и, насколько позволяла учтивость, презрительно улыбнулся.

Чиновник, давно тяготившийся молчанием, обратился к князю Андрею.

— Неужели вы думаете, князь, что эта булоньская экспедиция может удастся?

— Я ничего не думаю, — резко отвечал князь [829] с вдруг вспыхнувшим огнем во взгляде, как только разговор коснулся его любимого предмета — войны, обращаясь к аббату и Pierr'y, — я знаю только, что у него теперь 25 кораблей, не считая испанских, что у него сосредоточена двухсоттысячная армия, обученная, обстреленная и сформированная и снабженная провиантом, как ни одна армия в мире. [830] Что у этого человека генералы дивизионные такие, каких нет [831] у Австрии ни одного главнокомандующего, не говоря уже [832] про Пруссию и про нас. Нужен счастливый ветер и туман, который бы перенес Буонапарте через па-де-Кале, и всё ваше равновесие европейское погибло, любезный аббат, прежде чем родилось, — сказал князь насмешливо. Все замолчали. Князь подробно, видимо по основательному изучению, описал все преимущества всего состава французской армии и все шансы за успех булоньского предприятия. Аббат сказал, что в случае войны есть человек, который по гению военному не уступит Бонапарту. Это Моро. Заговорили о слухе, что в Америку послан [833] генерал для приглашения Моро в русскую службу. Князь Андрей доказывал, что Моро капун и не имеет того огромного полета, который составляет силу Наполеона, и привел доказательства из подробного разбора некоторых кампаний этих полководцев. Разговор перешел на последние политические события.

— Читали вы, князь, последние известия о короновании Буонапарте в Милане? [834] — сказал чиновник. — Какая смелость: надеть самому на себя корону.

— Да, [835] — задумчиво сказал князь, как будто воображая себе перед глазами [836] Наполеона. — Dieu me la donne, gare `a qui la louche, [837] — сказал он, повторяя сказанные Наполеоном слова при надевании короны и [838] поднимая голову, как будто подражая движению Наполеона в то время, как он произносил эти слова. — Gare `a qui la touche, m-r l'abb'e. Le nouveau royaume Cisalpine ne sera si facile `a former, quand le petit caporal dira non! Vous avez beau dire, c'est le plus grand homme de l'histoire ancienne et moderne [839]

— Le plus grand homme, — повторил m-r Pierre.

— Le prince est partisan de Buonaparte? [840] — вопросительно и презрительно поднимая брови, сказал аббат.

— Vous avez [vu] le buste de Buonaparte qu’il a dans son cabinet? [841] — сказала княгиня. [842]

Князь [843] презрительно посмотрел на жену, как будто досадуя на то, что она толкует о том, чего не понимает.

— Il n'y a pas d'homme au monde que je ha"isse et que j'admire autant que cet homme, voil`a ma profession de foi `a son 'egard, [844] — сказал [845] он.

В начале 1805-го года первая европейская коалиция против Буонапарте была уже составлена. [846]

— Eh bien, mon prince, que dites vous de la nouvelle atrocit'e de cet homme. Italie n'existe plus. Non, mais comment expliquez vous l'indiff'erence de l'Europe `a la vue de toutes les horreurs qui se commettent impun'ement au temps que nous vivons. Direz vous encore que la guerre n'est pas un devoir d'honneur pour tous ceux qui ont conserv'e un reste de dignit'e. Bient^ot ce sera le tour de la Hollande, de Rome, que sais-je. Il n'y a plus de foi, plus de rois, plus de justice <il n'y a plus de dieu>. Je vous pr'eviens que si vous ne me dites pas que nous avons de bonnes nouvelles de Haugwitz et que [nous] aurons la guerre et la guerre `a outrance avec ce monstre, cet antichrist — ma parole d'honneur j'y crois — si vous ne me dites pas que nous avons la guerre, si vous vous permettez encore de pallier toutes les infamies de cet homme, ce n'est pas un homme, que dieu me pardonne, c'est pire — je ne vous connais plus, vous n'`etes plus mon ami, мой верный раб, comme vous dites.

Ah, si j''etais homme!! [847]

— Ну здравствуйте, здравствуйте. Je vois que je vous fais peur. [848] Хотите чаю?

Так говорила фрейлина и приближенная императрицы Марьи Федоровны, отпросившаяся от службы на один вечер для того, чтобы сделать у себя в этот вечер un th'e, [849] на который, разосланными накануне записочками с [850] красным лакеем, приглашены были, по мнению фрейлины, самые замечательные люди Петербурга, цвет общества, la cr`eme de la soci'et'e. [851] В записочках было написано: Si vous n'avez rien de meilleur `a faire, Monsieur le comte или mon Prince, je serais bien charm'ee de vous voir chez moi entre 7 et 10 heures.

Annette D. [852]

[853] Кроме желания воспользоваться свободным вечером, Annette Д., может быть и не без основания, считала себя [854] государственным лицом, на котором лежали политические обязанности. Она желала сообщить впечатления, произведенные в ней последними известиями о пребывании Бонапарта в Италии, вчера только полученные при дворе императрицы Марьи Федоровны. [855] Некоторые из гостей, долженствовавших приехать на этот вечер, [856] принадлежали [857] к самым влиятельным придворным и государственным людям и все к одному и тому же лагерю, знаменем которого было убеждение в призвании России восстановить законность и святость самодержавия в Европе и презрение к Наполеону, называемому не иначе, как Буонапарте.

Разговор в этом обществе, конечно, происходил на французском и даже на том особенном французском языке, секрет которого, по мнению знатоков дела, теперь уже утрачен.

— Dieu! Quelle virulente sortie! [858] — отвечал, тихо улыбаясь, тот, к которому была направлена речь фрейлины. Нисколько не смутясь такой встречей, вошедший, известный в то время сановник, в придворном шитом мундире, чулках, башмаках и звездах, подошел к Annette Д., поцеловал ее пухлую ручку, подставив ей свою надушенную и сияющую [859] белизной, даже между седыми волосами, лысину и сел подле нее.