Pierre с ужасом слушал святотатственные для него речи своего приятеля, но улыбался через очки, глядя на него.

— Нет, ты лишен этого. В тебе нет этого чувства. Подумай пожалуйста. Я понимаю и Гете, и Вольтера, и Nouvelle H'elo"ise, и Contrat social. Отчего же ты только одно? Ты лишен большого счастья. Вот я прочел эту пьесу и мне слезы выступили и не оттого, что я выпил. (Я выпью сколько хочешь <и мне не будет так хорошо, как от этого>).

Князь Андрей спокойно улыбнулся, давая этой улыбкой чувствовать своему собеседнику, что он угадывал и ждал это возражение.

— Я тебе и [1061] завидую. Ты все любишь, и тебя всё и все любят. Ты слаб характером, ты каждый день изменяешь мнения, ты бестолков, но я бы желал быть таким, как ты, да видно каждому свое. Ты [1062] счастливее меня.

— Этак князь Иполит еще счастливее нас, — шутя сказал Пьер. Князь Андрей нахмурился. Он встал и велел подать вино в кабинет. Pierre хотел ехать, но князь Андрей задержал его.

— Погоди, посидим, допьем это вино. [1063] — И он задумчиво глядел на налитой стакан. Пьер никогда еще не видал его таким. Спросить, что с ним, разговорить его, Пьер не смел и на него, на ближайшего человека, так действовало это взятое о себе убеждение всеобщего превосходства, что и Пьеру оно казалось несомненным.

Они молчали.

— Скверно жить, душа моя, — сказал князь Андрей, прямо взглянув на Пьера, вызывая его. [1064]

— Отчего? [1065] Je suis un b^atard, [1066] я незаконный сын без замени, без положенья, в долгах, [1067] а всё я ни с кем не променяюсь. А ты, всё то, что люди называют счастьем, то у тебя есть. Чего тебе [1068] еще? [1069]

— Никогда не женись, вот что, — вдруг начал князь Андрей, [1070] приходя мгновенно в сильнейшее нервное раздражение, глаза его блестели, голос дрожал. — Не женись до тех пор, пока ты не скажешь себе, что я сделал всё, что мог, и до тех пор, пока ты не [1071] перестанешь любить женщину и не увидишь ее ясно. Женись стариком и женись без любви. Да. Ежели ты ценишь себя, [1072] то тебя на каждом шагу мелкими булавками будут пронизывать твое сердце. Ежели ты ждешь от себя чего нибудь впереди, то на каждом шагу ты будешь чувствовать, что для тебя всё кончено, всё закрыто, кроме гостиной, где ты будешь стоять на одной доске с придворным лакеем и идиотом. И где идиот нечаянно тебя будет мучать так, что ты не будешь в состоянии избавиться от него. — Пьер снял очки, отчего лицо его изменилось, еще более выказывая доброты, и удивленно глядя на друга. — Моя жена, — продолжал князь Андрей, глядя на его удивленное лицо, — моя жена прекрасная женщина, я ни в чем не могу упрекнуть ее, но что бы я дал, чтобы разжениться. Ежели я тебе говорю, то я и ей говорил. Карьера моя — а, бог знает, какая она могла быть, я на малом не помирюсь — карьера погублена. Отец — видел его письмо — он мой лучший друг, и нет лучше его человека. [1073] Нет другого. Отца я потерял почти; карьеры не может быть и не будет, и за всё это что? Видеть, как какой нибудь идиот хохочет из за угла, глядя на мою — на моюжену и ждет чего... чтоб я ему уши выдрал? Нельзя, я осрамлю себя. [1074] Нет, это ужасно.

— Я тебя не понимаю, решительно не понимаю, — отвечал Пьер, растирая себе переносицу.

— Не будем говорить об этом... не будем.

Разговор не шел дальше. [1075]

— Когда Кутузов едет?

— Через месяц. Поеду к отцу, коли он полюбит Лизу, оставлю ее у него и поеду. Иначе я должен отказаться от всего. Она должна родить.

Вошел лакей: княгиня [1076] приказали просить к себе.

— Сейчас.

Князь Андрей не шел и молчал.

— Ты странный нынче, — сказал Pierre, — прощай до завтрого. [1077]

— А ты долго не будешь спать, я вижу по твоим глазам, — прибавил Pierre, оглядываясь.

— Да, [1078] долго. Прощай.

— Andr'e, я не могу заснуть, ты на меня сердишься? — сказала княгиня, розовенькая, в белом чепце и кофточке, лежа высоко на подушках. — Andr'e, за что ты меня не любишь? Да? не любишь? — И она заплакала.

Но князь Андрей не сказал, как он обещал своему другу, не сказал, что он ее не любит, хотя он больше чем когда нибудь чувствовал это в эту минуту. «Она беременна, слезы могут повредить ей», и он насильно целовал хорошенькую плачущую женщину.

Князь Василий, у которого гостил m-r Pierre, жил у Обуховского моста в огромном казенном здании, занимаемом тем управлением, в котором он был начальником. Внизу, с улицы, была его огромная квартира. Во дворе были подъезды квартир его сыновей. Пьер жил в комнатке, занимаемой прежде секретарем князя, на том же подъезде, где была и квартира Анатоля.

Когда он подъехал, он заметил свет в окнах Анатоля и у кры[льца] карету и несколько саней.

«Опять кутеж и игра верно. Не зайти ли?», подумал он и совершенно забыв обещание, данное князю Андрею, разорвать сношения с Анатолем. <«Спать не хочется, книжки нет, все прочел», подумал он и> так ему скучна показалась своя квартира, которую он себе живо представил с сводами на потолке, с одной свечкой, заспанным лакеем, он вошел к Анатолю. Дверь была незаперта. В передней никого не было; валялись пустые бутылки, в углу гора изогнутых карт, плащи и шубы, догоревшие две свечи, которые, верно, начал переменять лакей и бросил, оторванный за другим делом. Он скинул шубу на ларь. Из покоев слышалась возня, хохот, крики, удары по чем то, как молотком, и опять говор и [1079] крики, не менее шести или восьми человек вместе.

Он вошел. Всякому, не видавшему того прежде, человеку показалось бы то, что он увидал, домом сумашедших. А это были все молодые, красивые и, многие из них, умные, образованные и даровитые люди. Человек шесть мущин, [1080] только по штатским или кавалерийским с кантиками панталонам можно было различать [1081] их звание, толпилось около окна, все что то кричали, принимая участие в работе лакея, выставлявшего раму. [1082]