Геннадий с гордостью показывал каждую новую работу, выражение его лица постоянно менялось. Он вспоминал, как писал пейзажи в различное время года, свое состояние в то время, свои воспоминания, ощущения. Показывал картины, как любимых детей, гордясь наиболее удачными и талантливыми, находя милые черты у более простых и не таких выдающихся, как все остальные, рассказывал истории, связанные с каждой из них. Когда демонстрация закончилась, у Самсонова уже был готов план его дальнейших действий.

– Мой дорогой друг, – начал он с расстановкой, – а не хотели бы вы продать эти работы?

Самсонов уже просчитал: купив все, что есть у Геннадия, он может довольно ловко распорядиться всем этим богатством. По самым скромным подсчетам, даже учитывая, что имя художника неизвестное, работы тянули тысяч на шесть рублей. За эти деньги в Риге можно было купить однокомнатную квартиру. Деньги у Самсонова были. Не шесть тысяч, конечно, всего три, да и то из них ему принадлежала лишь тысяча. Но он не собирался платить Геннадию даже и эту тысячу.

«Зачем этому алкашу в Угличе большие деньги? Достаточно будет 500 рублей. Все равно ведь все пропьет», – рассудил про себя доброжелательный покупатель и сообщил о своем желании приобрести все работы за такую, придуманную им сумму.

Радость, осветившая было лицо Геннадия, сменилась гримасой боли, отчаяния и безысходности. Пусть он убогий, нищий, но цену своим работам знает. В них вложено столько души, столько сердца! Ведь они никому никогда не были нужны… И вдруг понадобились…. Да, он беден и безвестен, но рядом с ним, безмерно одиноким человеком, живут его дети – его картины, в каждой из которых частичка души, частичка жизни. Не того существования, в котором он прозябал, а жизни духа. Именно высокий дух воплотился и жил в этих полотнах, поддерживая и защищая своего создателя. Художник ощутил свою беззащитность и никчемность, боль от того, что придется расстаться с самым, что есть у него дорогим, единственным, получив лишь символическую сумму денег, которая все равно никоим образом не сможет изменить качество его жизни.

– А впрочем….– продолжил он свои мысли вслух и представив в своих руках действительно немыслимую для него сумму в пятьсот рублей, – забирай.

– Значит, по рукам? – испытующе глядя на художника, спросил Самсонов.

– По рукам, – не глядя на него, тихо сказал Геннадий.

– Ну и прекрасно. Я не надолго отойду, – сообщил Микис и быстро вышел на улицу.

Надо было срочно поймать машину и вывезти картины от Геннадия, пока тот не передумал. К счастью Микиса у подъезда затормозил «газик», видимо водитель жил в этом доме. Самсонов быстро договорился и вместе с ним вернулся в коморку Геннадия. Тот по-прежнему сидел на стуле, согнувшись, обхватив голову руками.

– Ну, мы забираем? – бодро спросил Микис.

Художник только рукой махнул. Пока водитель выносил картины, Микис отсчитал положенную сумму, выразил надежду, что они еще не раз встретятся в этой жизни, пожелал удачи – и был таков. Больше с Геннадием он не виделся никогда. Некоторое время спустя, месяца через четыре, вновь приехав в Углич по своим делам, Самсонов хотел найти его, но узнал, что тот окончательно спился и то ли сам замерз, то ли его избили. В общем, художник умер.

Самсонов же эти четыре месяца даром не терял. Легенда, сочиненная им в поезде о необыкновенном творческом озарении, произвела на Вилму неизгладимое впечатление, а когда она увидела работы, пришла в неописуемый восторг. Оказывается, у Микиса талант от Бога. Видимо, какие-то высшие силы руководят им сверху и дают возможность создавать такие потрясающие картины. Сколько души, чувства, какая энергетика!!

Она одним звонком восстановила его в институте и предложила сделать выставку в рамках программы поддержки творческой молодежи Латвии, которая зародилась в недрах комсомольского руководства этой прибалтийской республики, где у Вилмы, как и везде, были серьезные завязки.

Персональная выставка студента второго курса – явление небывалое. О Самсонове писали в газетах, им восторгались, Вилма воспевала его фантастическую работоспособность, его талант, если не сказать гениальность. Гордилась тем, что именно она нашла это дарование и сделала правильный выбор, причем не в силу его сексуальной неотразимости, а потому что почувствовала в этом парне грандиозный творческий потенциал.

После выставки он сумел продать все работы, да так удачно, что денег хватило на двухкомнатную кооперативную квартиру в престижном районе Риги.

Звезды улыбались ему. Все складывалось как нельзя лучше. Несколько работ Геннадия он припрятал, чтобы была иллюзия непрекращающегося творческого процесса. Одно было плохо – учеба в институте мешала новым планам, но Микис, подумав, что проблемы надо решать по мере их поступления, с головой погрузился в осуществление своего плана.

Вилме очень хотелось посмотреть, как он работает, но Самсонов сказал, что не может творить, когда кто-то присутствует в момент создания нового полотна. К тому же делать это может только ночью, в абсолютной тишине. Днем он вынашивает свои замыслы, а для этого нужно иногда бывать одному, чтобы никто не беспокоил и не отвлекал. Таким образом, Микис освободился от контроля Вилмы и приступил к осуществлению своего плана, который был предельно прост.

Сколько таких Геннадиев живут в огромной стране, сколько можно набрать у них работ и как легко сделать из всех дураков? Впрочем, и делать нечего, они такие и есть. Как можно поверить, что человек вдруг взял и написал тридцать шесть картин за три месяца. Да над каждой из них нужно работать такое время. Верят всему, что ни скажу: и пейзажи вижу во сне, причем в разное время года, и фантомы моделей без живых натурщиц могу писать! Ну фантастика! И просто грех не воспользоваться такой человеческой наивностью, граничащей с глупостью.