— Serge! знаешь, чт`o мн сказали?

Онъ разведетъ руками и скажетъ:

— Боже мой! какая прелесть!

А я притворюсь, что сержусь, что мой мужъ такъ холодно принимаетъ такое изв стіе. И ежели онъ забол етъ, какъ дни и ночи я буду просиживать у его постели, и онъ будетъ ловить и жать мою руку, поправляющую подушку, и слабыми глазами благодарно смотр ть на меня, и какъ онъ будетъ грустенъ и озабоченъ, и я все разд лю съ нимъ и ут шу его! и какъ я на ципочкахъ буду подходить къ его двери и смотр ть, что д лаетъ мужъ мой. Да, онъ мужъ мой. Мой мужъ... «Подите спросите у мужа. Я съ мужемъ прі ду къ теб ... Мужъ нe любитъ этаго». Кто лучшій и добр йшій и прекрасн йшiй челов къ на св т ? Это все мужъ мой, мой мужъ. — Одна эта мысль и слово доставляли мн странное, невыразимое удовольствіе. Потомъ я думала, какъ мы опять вернемся въ деревню, опять милый домикъ, тишина, и мы одни другъ съ другомъ, и опять любовь, опять счастье. Опять у него какія-то д ла, заботы и ангелъ, который облегчаетъ вс эти заботы и даетъ счастье. О д тяхъ я не думала, и, по правд сказать, мысль эта портила созданный мною мірокъ, и я отгоняла ее.>

Перваго Сентября батюшка прі халъ по обыкновенію въ домъ служить молебенъ съ водосвятіемъ. Погода наконецъ разгулялась и была прекрасная въ первый разъ св жая, ос нняя. Все было мокро, пестро и солнечно блестяще. — Одинъ изъ т хъ первыхъ ос ннихъ дней, когда посл дождей и холодовъ вдругъ разгуляется, и на холодномъ св т солнца въ первый раз видишь уже не л то, a зам чаешь ос ннюю желтизну, оголенность и свинцовую бл дность неба. — Онъ предоставилъ мн назначить день сватьбы, объ одномъ прося только, чтобы не было никого гостей, не было вуаля нев сты, флеръ доранжа и шаферовъ и шампанскаго. Машу это сердило; по его выраженью, ей хот лось бы натыкать мн цв товъ въ помаженную голову, шептать въ церкви, чтобъ не мяли в нцомъ прическу, и съ большимъ вкусомъ плакать, глядя на вуаль и б лое платье. Ей было точно досадно; но я понимала его. Мы не назначили день сватьбы, чтобъ никто не прі халъ, и я, которой онъ поручилъ это, об щала объявить этотъ день наканун . По правд сказать, я ожидала только хорошей погоды, и поэтому, какъ только барометръ поднялся, и перваго Сентября открылось все небо, я р шила, что ежели онъ согласенъ, то мы завтра же будемъ в нчаться. Онъ смутился, покрасн лъ и какъ-то офиціяльно, чтобъ скрыть свою радость, поц ловалъ мою руку. Когда я ему объявила это, мн см шно стало. Мы объявили Батюшк о нашемъ желаньи, и старикъ поздравилъ насъ и въ сотый разъ разсказалъ ему, что онъ в нчалъ моего отца, крестилъ меня, и вотъ Богъ привелъ в нчать и дочку. Священникъ приготовился ужъ было служить, столъ былъ накрытъ, суповая чаша, стеклянные подсв чники съ восковыми св чами, кадило, крестъ съ мощами, все было на м ст . Маша попросила подождать, поб жала къ себ наверхъ. Черезъ н сколько минутъ она принесла новый образъ Угодника Сергія въ серебряной риз , которой она заказывала въ Москв , чтобъ благословить меня, и только что получила. И я, и онъ — мы давно знали про этотъ образъ, но желанье ея благословить меня въ день сватьбы образомъ Ангела моего мужа, къ которому я им ла большую в ру, должно было быть тайной и сюрпризомъ для меня. И мы будто бы ничего не знали, не знали, какъ она сбила посл днюю копейку на этотъ образъ, какъ посылала м рку, какъ получила ящикъ и сов щалась съ нянюшкой, мы, стоя въ зал и дожидаясь службы, даже не зам тили, какъ толстая, кругленькая Маша легкими шагами сб жала съ лестницы и, не глядя на насъ, прошла залу и поставила образъ на стол , такъ чтобы онъ не катился, шепнула батюшк : — и Угоднику Серг ю — и, строго взглянувъ на насъ, прошла къ своему уголку у двери, гд и стала, слегка пошевеливъ губами и сложивъ руки.

— Благословенъ Богъ нашъ! — провозгласилъ давно знакомый голосъ Священника, и я перекрестилась и взглянула на будущаго мужа. Въ глазахъ его была н жность и умиленіе, но на губахъ его какъ будто готова была улыбка, которая не понравилась мне. Какъ будто онъ только за меня и за Машу умилялся и радовался, а не за себя. Я долго, пристально посмотр ла на него. Онъ понялъ меня, отвернулся и перекрестился. Я изр дка взглядывала на него. Онъ стоялъ, нагнувъ голову и <молился, я чувствовала это> въ глазахъ его, которые я такъ знала, было искреннее <глубокое> чувство. Отходя отъ креста и обтирая платкомъ мокрые, окропленные глаза, я подошла къ нему и взяла его за руку.

— Я вами довольна, мой другъ, — сказала я.

Онъ вынулъ платокъ и отеръ имъ мои мокрые волосы.

— Вамъ, все вамъ я обязанъ <въ лучшемъ>. Вы мой ангелъ хранитель.

— Не говорите такъ, — сказала я, съ нимъ вм ст направляясь къ двери и чувствуя, что у насъ завяжется разговоръ, для котораго намъ нужно быть однимъ. — Это не хорошо, я гр шница, такая же, какъ и вс . Иногда я зам чала въ васъ то, что меня мучало. Вы какъ бы это только понимаете, а не чувствуете всего этаго. Я давно хот ла сказать вамъ.

— Ахъ, мой другъ, не говорите про то, что было, какимъ я былъ, теперь берите меня, какимъ я есть, я вашъ, я вами думаю, я вами люблю. <Теперь съ вами молюсь и в рю и буду молиться.> Я чувствую, что мн нельзя жить теперь безъ васъ <и безъ молитвы.> Я чувствую, какъ съ каждымъ днемъ таитъ мое сердце, и все прекрасное становится близко ему. Мн опять 16 л тъ становится.

— И оставайтесь такъ всегда, увидите, какъ вамъ хорошо будетъ, — сказала я.

— Какъ мн ужъ теперь хорошо, мой ангелъ!

И онъ смотр лъ мн въ глаза, и все глубже, глубже проникалъ его счастливый, довольный взглядъ.

Домъ нашъ былъ одинъ изъ старыхъ барскихъ домовъ, въ которыхъ со дня ихъ основанія ничего не изм нялось изъ стараго порядка, а только въ томъ же порядк прибавлялось новое вм ст съ изм нявшимися покол ніями и потребностями. Все отзывалось воспоминаніями о немъ, о его д тств , о его матери, отц , д д . <Кабинетъ его былъ кабинетъ его отца и д да, еще д довская, кожанная мебель съ гвоздиками стояла въ немъ и вис ли портреты его отца, д да и прад да и охотничьи гравюры, привезенныя д домъ изъ Англіи и отцомъ его обд ланныя въ рамки. Шкапы съ книгами въ библіотек рядомъ были наполнены — одинъ философскими энциклопедическими книгами д да въ кожанныхъ переплетахъ съ золотыми обр зами, другой непереплетенными и неразр занными историческими книгами отца и третій его книгами. Въ гостиной постарому стояла симетрично д довская мебель и вис ли два въ золотыхъ рамахъ зеркала, картина снятія съ креста, вс ми принимаемая за Тицьяна, и два портрета бабушекъ>. Отцомъ его старая мебель была <отполирована за ново> и обита штофомъ, и картина снятія со креста и коверъ во всю комнату, теперь ужъ старой, были прибавлены къ украшенію гостиной. Татьяна Семеновна, уже вдовой, украсила гостиную перегородкой съ плющемъ и над ла чехлы на мебель и протянула полосушки черезъ коверъ. Точно такія же прибавленія и украшенія зам тны были и во вс хъ другихъ комнатахъ, особенно на половин и въ комнат Татьяны Семеновны. Тамъ было столько дивановъ, диванчиковъ, ширмовъ, ширмочекъ, шифоньерокъ, шкапчиковъ, столовъ, столиковъ, часиковъ, вещицъ, все разныхъ временъ и цв товъ и фасоновъ, д довскихъ и нын шнихъ, что все это на первое впечатл ніе поражало своей пестротой и разнородностью и загроможденностью, но потомъ все это очень пріятно соединялось въ одинъ общій характеръ домовитости и уютности, который особенно понятенъ былъ, когда среди всего этаго въ своемъ волтеровскомъ кресл сид ла сама Татьяна Семеновна. Посуда, кухня, экипажи, старая прислуга, столъ — все было въ томъ же изобильномъ старинномъ и фамильномъ характер . Всего было много, все было не ново, но прочно, опрятно и по старинному красиво. Отъ всего, начиная отъ тяжелыхъ м дныхъ подсв чниковъ, изображающихъ толстаго амура, дувшаго вверхъ, отъ тяжелаго трюмо съ р зными полками, до кіе[в]скихъ соусниковъ и старыхъ лакеевъ Татьяны Семеновны и особеннаго никольскаго манера д лать кашку, — отъ всего пахло хорошими старыми семейными воспоминаніями. Вс эти воспоминанія тотчасъ же сроднились со мною. Мн казалось, что я сама помнила, какъ умиралъ его отецъ такъ [ 3 неразобр.] на большомъ кожаномъ диван , какъ самъ Сережа, бывшій ребенкомъ самымъ прекраснымъ, живымъ и милымъ, въ мір [?], разбился головой объ уголъ, сб гая съ л стницы, какъ изъ д тской въ первый разъ перевели внизъ къ гувернеру этаго самаго кроткаго ребенка въ мір , и какъ онъ спрыгнулъ въ окно изъ залы, и его посадили въ этотъ самый чуланъ подъ л стницей, и какъ онъ, лучшій сынъ въ мір , въ растопель въ первый разъ прі халъ большимъ посл университета. Вся эта старина, отъ разсказовъ его матери, няни и его самаго, ожила въ моихъ глазахъ и слилась съ воспоминаніями о немъ въ то время, когда я не знала его.

Все время мое отъ поздняго утра и до поздней ночи принадлежало не мн и было занято, даже ежели бы я и не вы зжала. Мн это было уже не весело и не скучно, а казалось, что такъ, а не иначе должно быть. Такъ было и въ то время, когда я над ялась быть матерью. Внимательность и уваженіе ко мн мужа какъ будто еще увеличились въ это время, но часто мн больно и неловко было зам чать, что какъ будто не одна я, были причины этой внимательности.

Часто, сама размышляя о новомъ предстоящемъ мн чувств , я становилась недовольна в чной разс янностью и пустыми заботами, поглощавшими меня, и мн казалось, что вотъ стоитъ мн сд латься матерью, и я само собой брошу вс старыя привычки и вкусы и начну новую жизнь. Я ждала и перерожденья, и счастія отъ материнской любви. Мн казалось, что новое чувство безъ всякаго подготовленья съ моей стороны, противъ моей воли, схватитъ меня и увлечетъ за собой въ другой счастливый міръ. Но Богъ знаетъ отчего это случилось? отъ того ли, что я хуже другихъ женщинъ, отъ того ли, что я находилась въ дурныхъ условіяхъ, или это общая участь вс хъ насъ, женщинъ, только первое и сильн йшее чувство, которое мн доставилъ мой ребенокъ, было горькое оскорбительное чувство разочарованія, <см шанное съ гордостью, сожал ніемъ и сознаніемъ необходимости н которой притворно-офиціяльной н жности.> Сгорая отъ нетерп нія узнать это сильн йшее новое чувство, об щавшее мн столько радостей, я въ первый разъ ожидала своего ребенка. Ребенка принесли, я увидала маленькое, красное, кричащее созданьице, упиравшееся мн въ лицо пухлыми ручонками. Сердце упало во мн . Я взяла его на руки и стала ц ловать, но то, что я чувствовала, было такъ мало въ сравненіи съ т мъ, что я хот ла чувствовать, что мн показалось, что я ничего не чувствую. Я хот ла отдать ребенка, но тутъ были няня, кормилица съ н жно улыбающимися лицами, вызывающими мою н жность, тутъ были его глаза, какъ-то вопросительно гляд вшіе то на меня, то на Кокошу, и мн стало ужасно больно и страшно.

— Вотъ они вс ждутъ отъ меня чего-то, — думала я, — ждутъ эти добродушныя женщины, ждетъ и онъ, а во мн н тъ ничего, — какъ мн казалось. Но я еще разъ прижала къ себ ребенка, и слезы выступили мн на глаза. — Неужели я хуже вс хъ другихъ женщинъ? — спрашивала я себя. И страшное сомн ніе въ самой себ проникло мн въ душу. Но этотъ страхъ, эти сомн нья продолжались недолго. Съ помощью в чнаго разс янья, частью притворяясь, частью признаваясь себ и другимъ въ своей холодности къ ребенку и полагая, что это такъ и должно быть, я примирилась съ своимъ положеньемъ и стала вести старую жизнь.