— Отчего она сказала: посл днее желанье, когда сама говоритъ, что давнишнее, и, в рно, сама выдумала, — подумалъ мужъ. — Расходы однако будутъ не очень большіе, рублей 200, — еще подумалъ онъ.

— Ахъ мой другъ, я счастливъ сд лать все, что могу, для ея памяти, — сказалъ онъ, — только, право, я не могу самъ нич мъ этимъ распорядиться. Я такъ разстроенъ.

— Ахъ, это понятно, мой другъ.

Надъ могилой госпожи стоитъ кирпичная часовня, и священникъ въ риз кадитъ тамъ и поетъ тамъ в чную память paби Бож[ьей]. Надъ могилой дяди Хведора растетъ густая трава изъ-подъ камня и, кажется, хот ла сдвинуть. Такая же трава растетъ около часовни, и та, и другая каждый годъ засыхаетъ, засыпается сн гомъ и обновляется, каждый день всходитъ солнце и св титъ <на могилу> и на часовню, и на камень дяди Хведора. И никто не знаетъ, что сд лалось съ Ширкин[ской] госпожой и съ д[ядей] [едоромъ]. <Одинъ разъ жена дяди Хведора пришла съ сть лепешку на его могил , и лепешка была вкусна, и крохи падали на густую темно зеленую росистую траву, и солнце св тило ярко, и колоколъ гуд лъ громко, и народъ шелъ изъ церкви весело, и Богъ [не] нарадовался, глядя на міръ свой, а подь землей Богъ знаетъ что оставалось отъ дяди Хведора>. 53

————

Разъ я встала раньше обыкновеннаго, мартовское солнышко св тило ярко сквозь б лыя занав ски моей комнатки, и мн стало отчего-то повесел е. Мн даже стыдно стало своей апатіи, я помолилась Богу, какъ давно не молилась, од лась въ любимое свое счастливое с ренькое платье, <посмотр лась въ зеркало> и пошла внизъ совс мъ другимъ челов комъ, ч мъ наканун . Внизу въ гостиной за самоваромъ мн показалось еще св тл е и радостн е. Я растормошила Машу, защекотала Соню, задала ей урокъ, собрала свои давно нетроганные бумаги, <записала свой дневникъ, проиграла вс этюды>, разыграла новую сонату и потащила вс хъ гулять до большой дороги. На двор такъ и пахло весной, и весну же мы принесли домой на своихъ платьяхъ и лицахъ.

— Слышала: Сережа прі халъ! — прокричала мн Маша: — присылалъ спросить о насъ и хот лъ прі хать об дать.

— Такъ и есть, — подумала я, — нынче веселый день.

Мн нужно было нынче новое лицо, а Сережа былъ и новое лицо, и челов къ, котораго я привыкла любить <и уважать, какъ отца или дядю>. Сережа былъ именно тотъ опекунъ, котораго мы ждали. Онъ былъ близкой сос дъ нашъ и другъ покойнаго отца, хотя и гораздо моложе его. Какъ встарину папа звалъ его Сережей, такъ онъ и остался для насъ Сережей, когда мы говорили про него. Вс въ дом отъ няни до Сони обожали его. Соня родилаcь при немъ и была его крестницей; меня же онъ засталъ 8-л тней д вочкой, ц ловалъ, дразнилъ и называлъ ты, <Лизанька и фіялочка. Онъ находилъ, что я похожа лицомъ на фіалку.> Только 3 года тому назадъ онъ, за хавъ къ намъ ужъ посл отца, поц ловалъ у меня руку и сталъ говорить вы.

Я до т хъ поръ смотр ла по дорог , пока не только скрылась его фигура, но и затихъ топотъ его лошади, потомъ поб жала на верхъ и опять стала смотр ть въ окно и въ росистомъ туман вид ла все, что хот ла вид ть. <Мы не спали съ Машей до трехъ часовъ утра и все говорили о немъ. Она тоже страстно любила его и говорила, что н тъ подобнаго ему челов ка на св т . Отлично жить на св т ! Да, тогда отлично было жить на св т ....> Онъ прі халъ на другой день, на третій день, и когда онъ день не прі зжалъ, то я чувствовала, что жизнь моя какъ будто останавливалась, и я находила, что онъ дурно поступает со мною. Наши отношенья продолжали быть т же, почти родственныя; онъ распрашивалъ меня, я какъ будто исповедывалась ему, почему-то чувствуя необходимость во всемъ съ трудомъ искренно признаваться ему. Большая часть моихъ вкусовъ и привычекъ не нравились ему. <Я любила сос дей, наряды, св тъ, котораго не видала, любила изящество, вн шность, аристократизмъ, онъ презиралъ все это.> Онъ вид лъ въ нихъ зачатки барышни. — И стоило ему показать движеньемъ брови, взглядомъ, что ему не нравится то, что я говорю, сд лать свою особенную, жалкую, чуть-чуть презрительную мину, какъ мн казалось, что я уже не люблю того, что я любила. Когда онъ говорилъ, говорилъ, какъ онъ ум лъ говорить, — увлекательно, просто и горячо, мн казалось, что я знала прежде все то, что онъ скажетъ. Только посл <передумывая> я зам чала на себ , какую перем ну во всей моей жизни производили его слова. Я удивлялась, отчего вдругъ въ эти три м сяца я <перестала любить, что любила, начинала любить новое> и на Машу, на нашихъ людей, на Соню и на все стала смотр ть другими глазами. — Прежде книги, которыя я читала, были для меня такъ, препровожденіемъ времени, средствомъ убивать скуку, съ нимъ же, когда мы читали вм ст , или онъ говорилъ, чтобъ я прочла то-то и то-то, я стала понимать, что это одно изъ лучшихъ наслажденій. Прежде Соня, уроки ей было для меня тяжелой обязанностью, онъ посид лъ разъ со мной за урокомъ, и уроки сд лались для меня радостью. Учить <хорошо, основательно> музыкальныя пьесы было прежде для меня р шительно невозможно; но когда я знала, что онъ будетъ слышать ихъ и радоваться и похвалитъ, можетъ быть, что съ нимъ р дко случалось, я играла по 40 разъ сряду одинъ пассажъ, и Маша выходила изъ себя, а мн все не скучно было. Я сама удивлялась, какъ совс мъ <иначе, лучше я стала фразировать> другою становилась теперь та музыка, которую я играла прежде. Маша стала для меня другимъ челов комъ. Я только теперь стала понимать, какое прекрасное, любящее и преданное это было созданье, и какъ оно могло бы быть совс мъ не т мъ, ч мъ оно было для насъ. Онъ же научилъ меня смотр ть на нашихъ людей, на д вушекъ, на мужиковъ, на дворовыхъ, какъ на людей, хорошихъ или дурныхъ, счастливыхъ или несчастныхъ самихъ для себя, не по одному тому, какъ они нужны или полезны для насъ. См шно сказать, а прежде эти люди, и хорошіе люди, среди которыхъ я жила, были больше чужіе для меня, ч мъ люди, которыхъ я никогда не видела. Да и не одно это; онъ открылъ для меня ц лую жизнь счастья, не изм нивъ моей жизни и ничего не прибавивъ кром себя къ каждому впечатл нію. И все это онъ открывал мн , нетолько не поучая меня, но, я зам чала, постоянно сдерживая себя и, казалось, невольно. Все то же года было вокругъ меня, и я ничего не зам чала, а только стоило ему придти, что[бы] все это вокругъ меня заговорило и наперерывъ запросилось въ душу, наполняя ее счастіемъ.

54 Часто въ это л то я приходила на верхъ въ свою комнату, ложилась на постель противъ Маши, и какая-то тревога счастья обхватывала меня. Я не могла засыпать, перебиралась къ б дной Маш , обнимала, ц ловала ее толстую, пухлую шею и говорила ей, что я совершенно счастлива. И она, бедняжка, тоже ув ряла, что она совершенно счастлива, и въ глазахъ ея, гляд вшихъ на меня, мн казалось, что точно св тилось счастье. Потомъ она притворялась сердитой, прогоняла меня и засыпала, а я до зари сид ла на постел и переби[ра]ла все то, ч мъ я такъ счастлива. И не было конца причінамъ счастья, и къ каждому изъ моихъ счастій прим шивался онъ или его слово, или его мысль. Иногда я вставала и молилась. Молилась такъ, какъ ужъ больше никогда не молилась. И въ комнатк было тихо, только Маша дышала, и я поворачивалась; и двери и занав ски были закрыты, и мн не хот лось выходить изъ этой комнатки, не хот лось, чтобы приходило утро, не хот лось, чтобы разлет лась эта моя душевная атмосфера, окружавшая меня. — Мн казалось, что мои мечты и мысли и молитвы — живыя существа, тутъ во мрак живущія со мной, стоящія надо мной, летающія около моей постели. И каждая мысль была не моя, а его мысль, и каждая мечта была мечта о немъ, и въ каждомъ воспоминаніи, въ воспоминаніи того даже времени, когда я его не знала, — былъ онъ, и молитва была за него и съ нимъ. <Онъ наяву, и въ мечтаніяхъ, и во сн , онъ всегда былъ со мною>. Однако я еще сама себ не признавалась въ любви къ нему. Ежели бы ясно поняла, что я чувствую, я бы сказала это Маш , а тогда я ей еще ничего не говорила. Я тогда еще боялась признаться себ въ своемъ чувств . Я была горда. И женской инстинктъ мн говорилъ, что ежели бы я ясно сказала себ , что люблю его, я бы спросила себя, любитъ ли онъ меня, и должна была бы отв тить: н тъ. Я смутно предчувствовала это и потому боялась разогнать волшебный туманъ, окружавшій меня. Притомъ мн такъ было хорошо, что я боялась всякой перем ны. Онъ всегда обращался со мной, какъ съ ребенкомъ. Хотя и старался скрывать, но я всегда чувствовала, что зa т мъ, что я понимаю, въ немъ остается еще ц лый міръ, чужой для меня, въ который онъ не считаетъ нужнымъ впускать меня. Никогда почти я не могла зам тить въ немъ смущенья или волненья при встр чахъ и разговорахъ со мной, которые бывали иногда такъ искренни и странны. Главное-жъ — онъ никогда не говорилъ со мной про себя. <Онъ былъ предводитель нашего у зда и> Я знала по деревенскимъ слухамъ, что кром своего хозяйства и нашего опекунства онъ занятъ какими-то дворянскими д лами, за которыя ему д лаютъ непріятности. Но всякой разъ, какъ я наводила разговоръ на эти занятія, онъ морщился своимъ особеннымъ манеромъ, какъ будто говорилъ: «полноте, пожалуйста, <болтать вздоръ и> притворяться, что вамъ можетъ быть это интересно», и переводилъ разговоръ на другой предметъ.

55 Потомъ, что тоже сначало обманывало меня, онъ какъ будто не любилъ или презиралъ мою красоту. — Онъ никогда не намекалъ на нее и морщился, когда при немъ называли меня хорошенькой. Напротивъ, вс недостатки мои онъ ясно вид лъ и любилъ ими какъ будто дразнить меня. <Родинку на щек онъ называлъ мушищей и ув рялъ, что усы мн скоро придется брить съ мыломъ. Красивые туалеты или куафюры новыя, которыя мн шли, казалось, возбуждали въ немъ отвращенье.> Одинъ разъ въ свои имянины я ждала его и над ла новое ярко-голубое платье, очень открытое на груди, <и красныя ленты> и перем нила прическу, зачесала волосы къ верху, что очень шло ко мн , какъ говорили Маша и д вушки. Когда онъ вошелъ и удивленно посмотр лъ на меня, я ороб ла, покрасн ла и умоляющимъ взглядомъ спрашивала его мн нья о себ въ новомъ наряд . Должно быть, въ моихъ глазахъ онъ прочелъ другое. Онъ сд лалъ свою недовольную мину и холодно посмотр лъ на меня. Когда теперь я вспоминаю это, мн ясно, почему ему непріятно было. Деревенская безвкусная, безтактная барышня, которая начинаетъ нравиться, воображаетъ себя красавицей и поб дительницей и для 2 хъсос докъ и стараго друга дома нескладно убралась вс ми своими нарядами и выставила свои прелести. Весь этотъ день онъ жестоко мучалъ меня за мое голубое [платье] и новую прическу. Онъ былъ офиціально холоденъ со мной, насм шливъ и ни на одинъ волосокъ не былъ со мной иначе, ч мъ съ другими. Въ ц лый день я не могла вызвать отъ него ни однаго дружескаго, интимнаго слова или взгляда. Вечеромъ, когда вс у хали, я сказала Маш , что платье мн жметъ, и ушла на верхъ. Я сбросила противное платье, над ла лиловую кофточку, которую онъ называлъ семейно-покровской кофточкой, и, уничтоживъ съ трудомъ сд ланную утромъ прическу, зачесала волоса гладко зa уши и сошла внизъ.

— A! Лизавета Александровна! здраствуйте, — сказалъ онъ, увидавъ меня, и все лицо его отъ бороды до лба просіяло той милой, дружески-спокойной улыбкой. — Наконецъ-то удалось увидать васъ. Такъ-то лучше.

— Разв вы не любите ея новую прическу? — спросила Маша. — А я нахожу, что къ ней очень идетъ.

— А я ненавижу всякое фр, фр, фр! — сказалъ онъ. — Зач мъ? Эти барышни, что были здесь, теперь возненавид ли ее за это сизое платье <я и поговорить не см лъ ц лый день>, и самой ей неловко было, да и не красиво. То ли д ло — такъ опять запахло фіялкой и Александръ Иванычемъ и вс мъ хорошимъ. —

Я только улыбалась и молчала. Маша вид ла, что я нравлюсь ему, и р шительно не понимала, что это значило. Какъ не любить, чтобы женщина, которую любишь, выказывалась въ самомъ выгодномъ св т ? А я уже понимала, чего ему надо. Ему нужно было в рить, что во мн н тъ кокетства, чтобы <сильн е> любить меня, и когда я поняла это, во мн и т ни не осталось кокетства нарядовъ, причесокъ, движеній. Правда, явилось тогда во мн б лыми нитками шитое кокетство — простота, тогда, когда еще не могло быть простоты. И онъ в рилъ, что во мн не было кокетства, а были простота и воспріимчивость, которыхъ ему хот лось во мн . <Какъ часто въ это время я вид ла, какъ онъ приходилъ въ восторгъ отъ своихъ собственныхъ мыслей, которыя я ему высказывала по своему, какъ онъ наивно радовался на самаго себя, видя, воображая, что радуется на меня. Однако> Женщина не можетъ перестать быть кокеткой, когда ее любятъ, не можетъ не желать поддерживать обмана, состоящаго въ томъ уб жденіи, что она лучшая женщина въ мір , и я невольно обманывала его. Но и въ этомъ какъ онъ высоко поднялъ меня отъ того, что я была прежде. Какъ легче мн было и достойн е — я чувствовала — выказывать лучшія стороны своей души, ч мъ т ла. Мои волосы, руки, мои привычки, какія бы он не были, хорошія или дурныя, мн казалось, что онъ вс зналъ и сразу оц нилъ своимъ проницательнымъ взглядомъ, такъ что я ничего кром желанія обмана, ломанья не могла прибавить къ своей красот , душу же мою онъ не зналъ, потому что онъ любилъ ее, потому что въ то самое время она росла и развивалась, и тутъ-то я могла и обманывала его. Притомъ какъ мн легко стало, когда я ясно поняла это. Эти смущенье, ст сненность движеній совс мъ изчезли во мн , какъ и въ немъ. Я чувствовала, что спереди ли, съ боку, сидя или ходя онъ вид лъ меня, съ волосами кверху или книзу, — онъ зналъ всю меня <(и мн чуялось, любилъ меня какой я была) я не могла ни на одинъ волосъ кр пче привязать его. Но за то> Я даже не знаю, была ли бы рада, ежели бы онъ вдругъ сказалъ мн , что у меня глаза стали лучше. Зато какъ отрадно и св тло на душ становилось мн , когда пристально вглядываясь въ меня и какъ будто вытягивая глазами изъ меня ту мысль, которую ему хот лось, онъ вдругъ, выслушавъ меня, говаривалъ тронутымъ голосомъ, которому онъ старался дать шутливый тонъ: — Да, да, въ васъ есть. Вы отличная д вушка, это я долженъ вамъ сказать. Вы интересная д вушка, не interessante, а интересная, [такъ] что мн хот лось бы узнать конецъ отличной вещи, которую я въ васъ читаю.