— Тебе стоит быть повнимательней с местоимениями, — протянул он. — Удача отвернулась от нас. Вообще-то, мы пропали.

— Что ты говоришь? Ты пьян.

— Я пьян, а мы разорены. Одно веселье с этими местоимениями. — Он театрально вывернул карманы. — Я даже обед не могу нам купить.

— Так сходи в банк.

— Ты не поняла. У нас нет ни гроша. Ни в моих карманах, ни в кошельке, ни в банке. И на твою шубу мне пришлось занять.

— У кого?

— Для такого случая — в банке «Скрибнерс». А обычно я использую банк Обера.

Я смешалась:

— Макс и Гарольд одалживают тебе деньги?

— В счет гонораров и будущих заработков. Рано или поздно я получу все эти деньги, вот только рано или поздно случилось позже, чем мне нужно.

Я прошла к гардеробной, сняла шубу с вешалки и швырнула ему.

— Отошли ее обратно!

— Не говори глупости! — Он рухнул на диван. — Ты выглядишь в ней потрясающе. Вообще-то, я считаю, тебе нужно снять все, что на тебе сейчас, и надеть шубу.

Его веки все тяжелели и наконец опустились полностью. Я понаблюдала за ним несколько секунд, думая, что он уснул. И тут, не открывая глаз, Скотт произнес:

— Не надо меня ненавидеть. Прости. Это все ради тебя.

Скотт завязал с выпивкой и закончил «Прекрасных и обреченных» — историю о молодой беспечной светской паре, которые так упивались собой, что сами себя уничтожили. Его самодисциплина так впечатлила меня, что к февралю я была уже беременна.

Представляя, пусть и довольно смутно, как изменится наша жизнь, когда мы станем родителями, Скотт заключил семитысячную сделку с журналом «Метрополитэн» на поэтапную публикацию «Прекрасных и обреченных», и мы решили, что лучше отправиться за границу и увидеть места, про которые нам столько рассказывали друзья. В тот момент тур по Европе, пожалуй, воспринимался как должное — после того, сколько Америка вложила в ее спасение. Мы купили билеты первого класса на «Аквитанию» и отплыли 3 мая.

До того дня мой мореходный опыт ограничивался лодкой-плоскодонкой, и корабль, как и многое в Манхэттене, потряс меня до глубины души. Целых девять палуб, на одной из которых расположился гигантский бальный зал, отделанный полированным деревом, витражами, узорами из кованного железа, мрамором и позолотой — вся роскошь, о которой только может мечтать парочка растратчиков.

— Спорим, так выглядел «Титаник», — сказала я по пути в нашу каюту.

Какая-то женщина схватила меня за руку:

— Тихо! Вы нас всех сглазите!

— Титаник, Титаник, Титаник, — пропела я, вырываясь из ее хватки. — Зарезервируйте себе местечко у шлюпок.

Немало времени мы провели в зале «Палладиум», где обитые бархатом кресла и широкий, вычурно украшенный камин давали достойный отпор промозглым атлантическим ветрам.

Всю неделю мы танцевали под звуки оркестра, ели рыбу, креветок и фазанов во всех мыслимых видах, пили изысканные игристые вина и знакомились с беспутными людьми, на которых нам еще только предстояло стать похожими. Однажды к Скотту прицепился парень с журналом «Страна теней» в руках. Он бросил журнал на наш стол и ткнул пальцем в статью.

— Здесь говорится, что вы — «признанный глашатай молодого поколения — танцующей, флиртующей, фривольной, чуть философствующей Америки», — и он принялся трясти руку Скотта с таким видом, будто ждал, что Скотт вот-вот откроет рот и начнет изрыгать золотые монеты.

Когда началась серьезная качка, мы все рассказывали друг другу истории о кораблекрушениях, как на кладбищах рассказывают о привидениях, наверное, пытаясь подготовиться к возможному исходу.

В Лондоне мы встретили друга Скотта Шейна Лесли — его тетушкой была леди Рэндольф Черчилль, чей сын Винстон пообедал со своей матушкой и с нами, а затем вернулся к своим делам, которыми его в полной мере снабжала какая-то важная должность. Тогда меня, еще совсем молодую, недостаточно впечатлил Лондон и его знаменитости, которые в той же мере казались мне напыщенными занудами, в какой я, должно быть, казалась им глупой простушкой.

Мы посетили Париж, Венецию, Флоренцию и Рим. Было странно видеть, как алкоголь подают открыто, хотя, конечно, ничего удивительного здесь не было — сухой закон в Европе не действовал. После полутысячи впечатляющих статуй, соборов, фонтанов, аллей и вилл наши глаза и мозги окончательно замылились. Мы были совершенно невежественными туристами и потому мало вынесли для себя из этого опыта.

Наше невежество никуда не делось, когда в июле мы вернулись в Штаты. Отправились в Монтгомери, уверенные, что поселимся там, чтобы быть поближе к моим родным, которые смогут обеспечить нам столь необходимую помощь и поддержку, когда родится малыш. Интересно, потому ли, что нас со Скоттом так закружила привычная нам повседневность, никто из нас не осознал, что жизнь в Монтгомери будет для Скотта так же невыносима, как и в прошлый раз?

Погостив несколько дней у моих родителей и повстречавшись с несколькими друзьями, даже я почувствовала себя совершенно чужой. Хотя я уже пресытилась впечатлениями после отъезда из Нью-Йорка, Юг казался слишком отсталым, слишком медлительным и к тому же невыносимо душным для моего положения. Постоянное неодобрение моего отца упростило решение, и к концу июля мы уже подыскивали дом в Сент-Поле.

Есть специальный термин, обозначающий людей, которые перемещаются с места на место и нигде не могут осесть надолго: «кочевники». И есть специальный термин для людей, которые просто не могут не вляпаться в неприятности; откровенно говоря, таких терминов немало. «Нестабильные», «безответственные», «заблудшие» — это только некоторые из них.