Идиоты.

Нет, я понимаю, что гипсовые пушки куда дешевле бронзовых, но чем они стрелять собираются? Листовками? Или „Голосом Свободы“, тираж которого в последние дни не распродается, поскольку те, кто новости берет из газет, их себе ныне позволить не могут. Те же, кто обладает средствами, больше озабочен сохранностью этих самых средств.

К слову, хочу предупредить, что, по официальной версии того же „Голоса“, супруг твой был казнен в третий день лета на площади, а тот, кто выдает себя за Кайя Дохерти, есть самозванец и ставленник угнетателей народа. Народ же готов отстаивать свои права с оружием в руках… во всяком случае, тот, кому сбежать не удалось. Оружия в руках у него много, вот только вопрос, против кого оно обернется, и правительство это понимает. Распорядились раздавать хлеб бесплатно. Откуда только взяли?

Но знаю, что замковый ров почистили. И на стенах поставили пушки, вовсе не в городе отлитые, из прежних запасов. Всерьез готовятся встречать.

За сим откланиваюсь,

верный ваш вассал, Юго.

P.S. Надеюсь, младший рыжий жив и пребывает в полном здравии?»

Я отдала оба письма Кайя. Первое он прочел быстро, а вот второе…

…лист переходит к Урфину.

А я понимаю, что это письмо многое изменит.

… Кайя? Что в нем?

… ничего хорошего. Но и ничего, с чем бы я не справился.

Он не лжет, но и не говорит всей правды. Я слышу его печаль, которую Кайя не пытается скрыть. И меня обнимает, прижимает к себе так, словно боится, что я вдруг исчезну.

— Может, оставишь это мне? — Урфин возвращает послание.

— Нет.

Они не способны смотреть в глаза друг другу.

… я расскажу тебе все, что знаю. Но сначала я сам должен понять. Останешься с Урфином?

… останусь.

… я… ненадолго.

Не сомневаюсь. Надолго Кайя уйти не способен. И то, что происходит, достаточно серьезно, если он все же решается покинуть меня.

Мы остаемся втроем, и Урфин, предваряя вопрос, отвечает:

— Все совершают ошибки, Иза. Просто… некоторые обходятся дорого. А самое мерзкое, что прошлого не исправить. Он бы хотел, я верю, и… и наверное, я много говорю.

— Или мало.

Мы оба знаем, что задавать вопросы бесполезно. И Урфин, присев на ковер, вытаскивает из кармана разноцветные стеклянные шарики.

— Смотри, как я умею. Хочешь, научу? Конечно, у тебя пока руки маленькие, но это со временем пройдет…

В ладошке Йена помещается два шарика, а третий все время выскальзывает, норовя укрыться под кроватью. И Йен лезет за ним, вытаскивая помимо шарика клочья пыли.

— Скоро мы уедем. — Урфин говорит это мне. — Дня через два или три… Иза, если вдруг со мной что-то случится, ты же не позволишь Тиссе сделать глупость? Я знаю, что Кайя их не бросит, но для нее он чужой. Просто не поймет, если что-то вдруг не так. А ты поймешь.

Шариков в его карманах множество, они рассыпаются по ковру, к огромному неудовольствию Йена. Он пытается собрать стеклянные сокровища в кучу, но шарики скользкие и юркие.

— Ты не думай, что я помирать собираюсь. — Урфин ловко извлекает шарик из уха Йена, чем приводит того в недоумение. Йен засовывает в ухо палец, проверяя, не осталось ли в нем посторонних предметов. Так же тщательно изучает второе. — Но война — дело такое непредсказуемое. Я хочу, чтобы она была счастлива. Лучше, конечно, если со мной.

Еще один шарик прячется в волосах.

— Если же нет, то просто счастлива…

Ну да, куда уж проще: объяснить, как быть счастливой без того, кто нужен. У меня вряд ли что-то получится, потому что я сама не понимаю, возможно ли это.

— Постарайся выжить.

Что еще сказать?

Ничего. И мы молчим, глядя, как Йен составляет из разноцветных шариков одному ему понятную картину.

Паук сидел на затылке. Дар чувствовал его — членистые конечности, толщиной в волос, что вошли под кожу, массивное тело в серебряной оплетке и налитый кровью лиловый камень. Он сжимался и разжимался, передразнивая ритм сердца.

— Вы же понимаете, что с моей стороны было бы глупо полагаться исключительно на доверие и ваше благоразумие. — Тогда Харшал раскрыл черную коробку и вытащил паука. — Будет немного неприятно, но… вы ведь достаточно терпимы к боли.

Как таковой боли и не было. На ладони паук ожил и пополз, следуя руслу вены, выбирая направление по одному ему известным приметам. Дополз до шеи и прилип. Серебряные лапы долго ерзали по коже, бессильно царапая, но все же сумели проникнуть.