— Слушаю.

Поп выбрал место напротив и двинулся к креслу. По пути он нечаянно зацепил провод плейера секретаря и выдернул наушник из его уха. Извинился, поклонился и добрался наконец до кресла. Ноги взгромоздил на каминную плиту. Высоковато, но держался отец Потап с достоинством. Его не смутили розовые носочки, высунувшиеся из-под неимоверного фасона полосатых брюк, разбитые полусапожки и сама ряса, заляпанная грязью. Цыглеев поморщился, а попик обратил к нему лицо с живейшим участием.

Секретарь от изумления оставил плейер. Раз есть повод смотреть, есть смысл послушать.

— Так о чем поговорим, сын мой? — обратился к премьеру отец Потап, неторопливо скрестив руки на объемистом животе.

Нахалы умиляли Цыглеева. Если точнее, они превращали его в охотника за наглым хряком.

— Так о вере, ваше архиепископство, — отвечал Цыглеев. — Только стыдновато мне брать в отцы неразумно раздутого батюшку, — толкнул первый шар Цыглеев, и собеседник тотчас перепихнул его обратно вполне мастерски:

— Плохое питание, сын мой. Тело вздулось от гнилой картошки и попкорна из гуманитарной помощи десятилетней давности. Вы сказывали, о вере имеется предмет разговора? В каком ракурсе желательно повести его? Сами знаете предмет?

— Понятие имею, — снисходительно отвечал Цыглеев. — Это когда битый небитого везет. И хотелось бы послушать, ради чего его подкармливать?

— Кормить надо служителей, сын мой, а подкармливать надо прикормленных, — без стеснения огладил животик отец Потап.

Возраста он был неопределенного. Что-то за тридцать, но никак не сорок. Узкоплеч, не в пример накачанному Цыглееву, зато брюшко Потапово было накачано отменно, несмотря на бескормицу.

— Судя по мозолю вашему, — кивнул на живот священника Цыглеев, — ваше архиепископство и кормится, и подкармливается регулярно. Держу пари, вы себя постом не утруждаете, чего требуете от других. По рукам? — предложил Цыглеев.

— Гнилое дело, сын мой, проиграете. По Бреггу питаемся, но список продуктов оставляет желание быть лучше. — Нахальный поп в расставленный капкан не шел.

— Занятно, — после замешательства ответил Цыглеев. Чего доброго, батюшка сошлется на отсутствие денег. — А пока ответьте: на какие цели Церковь хочет получить дотации?

— На укрепление веры в людях. Сейчас, когда диавол укрепился в людском обществе, цель одна, и благая.

— А бесплатно крепить можно?

— Можно. Позже мы вернемся к этому, а пока лучше за деньги, — уколол Цыглеева святой отец его же отговоркой.

— А что сделала Церковь для смертных?

— Ничего, — разумно согласился отец Потап. — А почему она должна давать что-то? Иллюзии, сын мой, они приятней гнилой картошки.

— Ни гроша не дам, — надоело ерничать Цыглееву.

— А зря. Сейчас иллюзии нужнее денег. Народишко взбунтоваться может, вам же дороже станет.

— Бросьте, падре! Бунты вершат посуху, в воде по уши не до бунтов, вы это не хуже меня знаете.

— А казаки?

— Над ними не каплет. Нужных мы кормим. Овсом и пшеницей они богаты, за здорово живешь лошадей в столицу не погонят. Свергать правительство? У них своя республика. Вообще нет другой силы, способной оспаривать власть у ныне существующей. Паралич. Я, падре, сдуру выменял на горох авианосцы, а моряков для них нет. Боженька роги мои отнял.

— Так верите же в провидение Господне?

— Ни капельки. Закономерность. Испокон веков россияне бились за свободу, пока одна свобода не осталась, а россиян нет. Денег полно, а купить нечего, земли полно, а сеять некому. Нонсенс?

— Есть такое понятие, — мудро кивнул отец Потап. — Только вы не отклоняйтесь. Про обилие денег лучше повествуйте.

Цыглеев вгляделся в Потапа. Иерарх беззубого не пошлет, простуду выдумал, а для важной встречи избрал самого нахалюстого, не лучше ли поторговаться с ним за тот товар, который он предложить может?

«У догматиков всегда есть слабое место: самое красивое впереди, всякие венчики из роз, а зад голый».

— Ладно, падре, — согласился Цыглеев. — Дам я денег. Но на что они Церкви, хотелось бы знать.

— Были бы деньги, — торжествовал внутренне отец Потап, а отвечал смиренно.

— Просто так не дам.

— Отмолцм, отстоим, власти ныне сущей хвалу воздадим! — не отпускал златую веревочку отец Потап.

— Это само собой. А нет ли более существенного для мены? — прицелился Цыглеев. — Отец Потап, остановите потоп, — впервые за беспредметный разговор оживился премьер.