На самом деле поэт навсегда остался состоять при Собаньской, при той самой обольстительнице, которую Оноре де Бальзак с полными на то основаниями назвал «опаснейшей из женщин».

И конечно, Мицкевич, в ходе той знаменитой крымской поездки, расшифровал всю троицу царских агентов (и Витта, и Бошняка, и Собаньскую), однако публично заклеймил лишь первых двух, Каролину же утаил, спас от своего и общего суда. Я имею в виду следующее место из лекции, которую поэт прочёл 7-го июня 1842-го года в Париже, в Коллеж де Франс:

«Сын польского генерала и гречанки, граф сам не знал толком, к какой национальности он принадлежит и какую религию исповедует. Он был ревностным представителем партии, существовавшей тогда в России. Он возглавлял в ту пору полицейские власти в южных губерниях. Граф Витт уже имел сведения о существовании заговора от одного из своих агентов, фамилию которого я назову, так как она не упоминается ни в одном официальном документе, ни в одной истории, от некоего Бошняка, предателя, шпиона, более ловкого, нежели все известные герои этого рода в романах Купера. Этот Бошняк, литератор, всюду сопровождал графа Витта под видом натуралиста. Он хорошо говорил чуть ли не на всех языках, сумел втереться в разные тайные общества, и он сообщал графу Витту секретные сведения о заговоре».

Такой вот совершенно несомненный факт: из троицы царских агентов Мицкевич двух назвал и заклеймил, а третьего члена (свою былую возлюбленную) преднамеренно и сознательно попытался укрыть от гнева и презрения современников и потомков.

Однако обмануть историю поэту-романтику в итоге так и не удалось, хоть он очень старался. Всё дело в том, что Каролина Собаньская сама раскрыла все карты в донесении своём шефу корпуса жандармов графу А. Х. Бенкендорфу; не только не скрывала, а ещё и педалировала, что является царским агентом и имеет самое прямое отношение к корпусу жандармов.

Письмо, объемистое и ставящее все точки над i, на беду красавицы Каролины, было впоследствии обнаружено и опубликовано дотошными пушкинистами. И как раз эта неожиданная находка полностью разрушила систему защиты Собаньской, воздвигнутую в своё время Адамом Мицкевичем.

Многие современники, конечно, и так понимали, что Собаньская – подручная Витта. Но прямых доказательств ни у кого тогда не было; конспирация соблюдалась неукоснительно, и Витт отнюдь не афишировал, кто именно доставляет ему секретные сведения.

Так что обвинять Собаньскую можно было лишь на уровне великосветских сплетен. Обнаружение же письма Каролины к Бенкендорфу перевело сплетни на уровень безусловных фактов и полностью уничтожило ту идеализированно-романтическую схемку, которую упорно пытался протолкнуть Адам Мицкевич, в напрасных усилиях спасти репутацию Собаньской.

Да, это была чванливая аристократка, чрезвычайно чтившая собственную генеалогию гордячка, но ради достижения своих целей она не брезговала абсолютно ничем. И грешков за ней числилось не мало, и самые стыдные из них имели прямое отношение к связям её с ведомством графа Бенкендорфа.

Фактически Мицкевичу всё равно бы никак не удалось её выгородить – это была безнадёжная затея, сизифов труд, не иначе: служба Каролины как царского агента, как сподручной Витта, просто не могла не всплыть, не могла из тайной не превратиться в явную.

Но Мицкевич, как видно, всё же упорно хотел переспорить, изменить суд истории, и спасти Каролину.

Собаньская же, кстати, Мицкевича не только не любила, а ещё и смотрела на него достаточно высокомерно и с высот своего аристократизма великого польского поэта считала довольно-таки скучным и неотёсанным.

Прелестная Каролина, судя по всему, ничуть не дорожила Мицкевичем. Но зато она всегда умело и ловко его использовала, с математически безошибочной точностью распоряжаясь воздействием своих чар.

Если же вернуться к крымской поездке 1825-го года, и попробовать определить её сюжет, то он будет выглядеть примерно так.

Каролина, как бы не замечая присутствия законного всё ещё супруга (Иеронима Собаньского) и любовника (графа Витта), завлекает Мицкевича – это отправная точка путешествия. Главные наблюдатели, очень зоркие – это Витт и Бошняк.

Возникает близость поэта и сирены. Затем Каролина что-то узнаёт, и, возможно, как раз от Мицкевича. Возникает что-то вроде антракта, правда, весьма напряжённого: Каролина, Витт и Бошняк срочно уединяются и сочиняют послания на имя российского императора. Собственно Витт просит назначить ему аудиенцию, подчеркивая при этом, что два заезжих поляка помогли ему раскрыть русский заговор. И сочиняется ещё коллективными усилиями всей троицы донос Бошняка, касающийся заговора.

Мицкевич в растерянности, и не понимает, что происходит. И вот дела бумажные наконец-то завершены. Однако Каролина к поэту уже не возвращается – она теперь открыто с Виттом, как нежная и преданная возлюбленная.