— Сто долларов за один факт? — покачала головой Чиланья.

— Да, это для них не проблема, потому что газета расходится тиражом в миллион экземпляров в неделю. Так что, босс, пользуйтесь возможностью поговорить с нами, как с представителями объективной журналистики, и сделать благое дело для своего города. Кстати, если вы не знакомы — это племянница знаменитого Хулио Шреера, публикует фотографии в «Процесо».

— Эй, что за намеки? Они печатают мои снимки потому, что я хороший фотограф, а не благодаря родственным связям. — Ее глаза сердито блеснули, и в тот же миг Ранхель с изумлением ощутил, что ее нога под столом трется о его колено. Ах, что это? Неужели она нарочно?

Напрасно Джонни пытался разговорить его. Ранхель отвечал только «да» или «нет», поскольку его внимание было поглощено девушкой, которая смотрела на него и улыбалась все заманчивее.

Наконец Джонни поднялся.

— Идем, Мариана, это не тот человек.

— В смысле? — удивился Ранхель. — Какой человек вам нужен?

— А этого мы не можем вам сказать, это наш профессиональный секрет, — съязвил журналист.

— Неужели вы так и уйдете? — обратился Ранхель к Чиланье.

— Так и уйдем! — воскликнул Джонни, опережая ее с ответом. — Мы, прогрессивные журналисты, призваны не сопли жевать, а пробуждать в людях социальную совесть. Вы видели фотографии из Вьетнама, из Май-Лай? Журналистика — это оружие социальной борьбы.

— Мы состоим в группе революционных репортеров-диссидентов «Вамос Куба». — Чиланья тоже вскочила, мигом меняясь. — Мы сражаемся за права бедных, выступаем против капиталистической эксплуатации и социальной несправедливости. А вы…

— А вы — прислужник капитала! — подхватил Джонни.

— Чушь собачья, — усмехнулся Ранхель, — можно подумать, я большая шишка в администрации президента или что-то подобное.

Он хотел добавить, что он простой коп, который честно делает свою работу, но потом вспомнил, что эту работу он не любит и считает временной, да и вообще — о чем говорить…

— Чушь собачья, — повторил Ранхель, с разочарованием глядя на Чиланью, и побрел прочь. «Сучка, — думал он, — а я хотел пригласить тебя на пляж».

Свои поиски он начал в районе, где улицы связаны с названиями деревьев: сосны, оливы, кедра, дуба. Затем начались улицы, названные в честь драгоценных камней: лазурит, аметист, топаз, алмаз. Потом были цветочные улицы: роза, ирис, гиацинт.

Ранхель ездил по округе, пока на Оранж-блоссом-стрит не наткнулся на сплошную высокую стену, которая огораживала целый квартал этого шикарного района Буэнависта. Внутри находилось чье-то поместье, с видом на поле для гольфа и лагуну, надежно скрытое от глаз соседей. Невозможно было проследить не только за происходящим внутри, но даже снаружи.

Ранхель остановился под гигантским авокадо и стал читать журнал «Процесо», не зная, что делать дальше. Напротив какой-то парень закрашивал надпись «Арестуйте шакала», выведенную на белой стене большими красными буквами. Покосившись в сторону Ранхеля, он быстро закончил, подхватил ведро и кисть и скрылся в калитке. Вскоре из дома вышел высокий белый человек, в костюме с галстуком, и направился к Ранхелю:

— Предъявите документы, пожалуйста.

«Ну и ну, — подумал Ранхель, — вот это настоящий охранник!» Стриженный ежиком иностранец с бычьими мускулами, точно солдат армии США.

— Что?

— Документы, пожалуйста. Водительские права, еще что-нибудь.

— Это еще зачем?

— Вы находитесь на частной территории.

— Я нахожусь на улице, и, насколько мне известно, улица — это общественная территория.

— Но только не здесь. Ваши документы? — Он говорил по-испански с сильным техасским акцентом.

— Откуда вы приехали?

— Это вас не касается.

— Ах, вы американец? А у вас есть рабочая виза или вы работаете нелегально?

— Слушай, проваливай отсюда, — разозлился охранник и добавил по-английски: — Да побыстрее.

Ранхель плюнул в окно. Сукин сын, ведет себя, будто он по меньшей мере прокурор. Перед тем как повернуть за угол, он увидел, что гринго записывает его номера, и от злости дал несколько длинных гудков.

После смерти лейтенанта Риверы у него ни с кем не складывались отношения. Он просто выполнял свою работу, предпочитая общаться с коллегами исключительно по делу. Но в тот вторник, едва он вошел, Чикоте крикнул ему:

— Эй, Ранхель, у тебя вообще есть помощник?! Если нет, я тебе найду. Посмотри на себя — ведь ты выглядишь как привидение.

— Валяй, Чикоте, ищи. Да только сегодня, когда мы собрались на совещание, шеф выгнал Чавеза. Мол, внештатные сотрудники нам не нужны.

— А он и не узнает. Просто один ты дольше не протянешь. Сколько ты уже не спишь? Двое суток?

Ранхель уклончиво мотнул головой, а час спустя Чикоте сообщил, что его ждут внизу. Каково же было его удивление, когда он увидел человека, замеченного тут пару дней назад, когда его вызвали в бар «Леон», — тип лет тридцати — сорока, в клетчатой рубашке и очках с толстыми стеклами.