Шрифт:
«Эта вещь очень опасна, – бубнил Лианозов. – От нее лучше держаться подальше».
Леде были глубоко безразличны все кинжалы, мечи, шпаги и сабли, вместе взятые! Лишь бы Влад вернулся к ней.
«Нам следует держать друг друга в курсе событий, – твердил сын профессора. – Мы с вами теперь товарищи по несчастью. Возьмите мою визитку и копию письма. У меня есть еще».
Когда Лианозов ушел, взяв с нее обещание позвонить, если произойдет что-нибудь подозрительное, Леда присела на скамеечку возле церкви и приняла таблетку. Обезболивающее подействовало не сразу, и она некоторое время была в полузабытьи, покрываясь испариной. Мимо ходили люди – прихожане церкви – и поглядывали на нее.
Ей полегчало. В траве желтели одуванчики, пахло чем-то приторно-сладким. Она прошлась в тени запущенного парка и позвонила Астре. Вдруг встреча с Лианозовым и письмо помогут в поисках Влада?
Взгляд Леды задержался на приземистой квадратной вазе из поделочного камня. Она сообразила, что сидит в кабинете отца. Его стол, письменный прибор, любимое кресло, книги и картины на стенах несли на себе печать его непреклонности, упрямой агрессии и твердости, порой доходящей до жестокости. Сплошная тяжесть, массивность и прямые углы. Только один человек умел смягчать крутой нрав Павла Анисимовича, и это была не Леда.
«Ельцова просила сообщить, на месте оригинал письма или нет!» – спохватилась она.
– Я так и думала, – ответила Астра, выслушав ее. – Вы хорошо посмотрели? И в сейфе тоже?
– Думаю… Наверное, это Влад взял письмо… – выдавила Леда. – Он перебирал бумаги и… не представляю, почему он скрыл от меня…
Слезы комком стояли у нее в горле.
Домработница позвала ужинать. Мать уже спустилась и маленькими глотками пила обезжиренный кефир.
– Ты бледная. Тебе опять плохо? – округлила она глаза. – Может, повторить курс уколов?
Леда жевала безвкусное овощное ассорти, когда зазвонил телефон.
– Дуня, возьми трубку…
– Это вас, Леда Павловна.
Леда встала из-за стола и вышла с трубкой в другую комнату. Голос, который она услышала, поверг ее в шок. Она гнала от себя мысли о том, что это возможно…
– Ты?
Ее затрясло. Губы онемели, и внутри встрепенулась, дала о себе знать боль.
– Не получилось приехать, – оправдывалась она. – Извини. Мама приболела. У нее был сердечный приступ. Ее нельзя беспокоить.
– Я все же хочу увидеться… – произнес голос в трубке. – Хотя бы раз.
– Да, понимаю, но…
Это будто не Леда говорила, кто-то другой, завладевший на миг ее телом и мыслями.
– Ты где? – спросил этот другой. – В Москве?
– Да…
Леда с трудом сглотнула. Кровь пульсировала в ее висках, трубка в руке ходила ходуном.
– Хорошо. Когда?
– Завтра вечером, в девять, – ответил голос. – У станции метро «Алтуфьево». Сможешь добраться? Нас никто не должен видеть.
Пол под Ледой накренился и поехал вниз, она едва успела схватиться за портьеру. Та треснула, но не оборвалась. За окном сад тонул в душистых зеленоватых сумерках, на небе выступила золотая луна. Но Леда не замечала прелести тихого летнего вечера.
«Метро „Алтуфьево“! Сговорились они, что ли? – с отчаянием подумала она. – Я не смогу! Нет, это уж слишком. Почему я?»
Москва
Утром Астра и Матвей поджидали своего агента в сквере неподалеку от колледжа, где тот учился. Она была одета в летнюю юбку из хлопка и безрукавку. День обещал быть прохладным, небо покрывали барашковые облака.
– Привет, Ник! – по-свойски окликнул парня Карелин.
Тот ускорил шаг. До начала уроков оставалось четверть часа.
Долговязый паренек с удовольствием поделился наблюдениями. Он был в восторге от поручения. Даже уборка мусора возле чужих коттеджей в Витеневке показалась ему нужным и полезным делом.
– Я природу люблю, – широко улыбался Ник. – Свежий воздух. Там сосны, кукушка поет, дятел стучит. Трава по колено. Белки людей не боятся. А что в городе? Пыль, выхлоп и асфальт.
– Как выглядела машина? – нетерпеливо спросила Астра.
– Нормально. В хорошем состоянии. Зеленая «Нива». Постояла и уехала. Никто не выходил из нее, никто не садился. Это и привлекло мое внимание.
– Какой же ты молодец!
Астра приподнялась на цыпочки и чмокнула его в щеку. Парень залился краской. Его распущенность и цинизм проявлялись не всегда, а только в определенных обстоятельствах. И грубил он не всем, а учителям, родителям и назойливым бабкам-соседкам. Матвей Аркадьевич и Астра Юрьевна относились к нему как к равному, и он их уважал.