–  Что, художник действительно много пил?

–  Достаточно.

Ева сразу не поверила в самоубийство Рогожина. Не такой он был человек, чтобы лишить себя жизни накануне персональной выставки, когда его работы наконец могут получить признание, а сам он - долгожданную и столь важную для творческого человека известность.

–  Погоди-ка… опиши еще раз, как выглядела печенка, - вдруг попросила Ева.

Ее глаза загорелись.

–  Ну… она лежала на табуретке… уже подсохла и не совсем приятно пахла… была облеплена мухами…

–  Да я не о том, - скривилась Ева.
– Как выглядели разрезы?

–  Длинные, продольные, исходящие из одной точки…

–  Сколько их было?

Всеслав опешил. Ему не пришло в голову посчитать количество разрезов. Криминалистам, по всей видимости, тоже.

–  Не знаю… - растерянно пробормотал он.
– А что, это имеет значение?

–  Видишь ли… думаю, говяжья печень присутствовала там не случайно, - задумчиво произнесла Ева.
– Этруски считали, что внутреннее устройство организма представляет собой вселенную небожителей.

–  Что-что?
– не понял сыщик.

–  Вселенную небожителей!
– с важностью повторила Ева.
– Например, печень этруски разделяли на две основные части, а потом делили их еще на шестнадцать частей. В каждой правило отдельное божество, которое давало свои знаки. Специальный жрец - гаруспик - обследовал печень убитого жертвенного животного, обычно овцы, читал знаки и… таким образом, человек, прибегший к гаданию, узнавал, как ему следует поступить. То есть какова воля богов.

–  Ты это серьезно?

–  Если печень разрезана на шестнадцать частей или на тридцать две части, то именно так все и было. Кто-то производил древнейший этрусский обряд!
– торжествующе заявила Ева.
– А нож?

–  Какой нож?

–  Которым резали печень жертвенного животного.

–  Около табуретки валялся нож со следами крови, - сказал Смирнов.
– Обычный кухонный нож.

…Жизнь разъединяет людей, - писала Алиса в своей тетради.
– Это один из ее парадоксов, которых множество. А смерть - объединяет. Это только кажется, что она уносит от нас наших близких. На самом деле смерть примиряет нас с ними. Когда-то она примирила Иисуса с человечеством.

Глеба начинают раздражать мои рассуждения. У него острый, пытливый ум, но он мало читал, и в основном беллетристику. Хорошая литература тяжеловата для него. Глеб наивен. Он все упрощает и страдает от своего максимализма. Для него есть только белое и черное, а жизнь состоит из оттенков. Белое и черное - голая идея, ничего больше.

Глеб любит меня беззаветно, он готов на все. Разве не о такой любви я мечтала? Он боготворит меня, восхищается мною… так чего же мне не хватает? Когда мы познакомились, я поразилась силе его натуры. Он показался мне несгибаемым бедным рыцарем, Робин Гудом, который живет в каменном лесу из домов, асфальтированных дорог и мостов. Мы стали почти все свободное время проводить вместе. И я рискнула признаться ему в том, что скрывала от мамы и брата. Я тайно поступила на рабо ту в модельное агентство, потому что хотела испытать себя. Я не поверила Леше, будто дорога на подиум идет исключительно через постель. Я решилась на это испытание, чтобы приобрести хоть какой-то собственный жизненный опыт.

Мне повезло. Хозяин агентства, которому показывали фотографии претенденток, среди прочих отобрал и мою. Тамара Яковлевна, администратор, пригласила меня на беседу, после которой я была принята. Предстоял напряженный период обучения, но это меня не пугало. Я боялась другого: если брат узнает, то устроит грандиозный скандал, и на моей карьере модели будет поставлен жирный крест.

Мне составили удобный график, который позволяет продолжать учебу в институте. Правда, домой я теперь возвращаюсь не после четырех-пяти вечера, а в девять-десять. Домашним я говорю, что занимаюсь вечерами в компьютерном классе или сижу в библиотеке. Они верят.

Глеб не стал меня отговаривать, но я сразу поняла - он не в восторге от моего рассказа. У мужчин сильно развито чувство собственности, и Глеб не оказался исключением. Он отвел глаза и долго молчал. А потом спросил:

–  Зачем тебе это? Девушка, читающая стихи Микеланджело… и модель. Несовместимо.

–  Почему?
– удивилась я.
– Микеланджело был не столько поэтом, сколько художником и скульптором. С каких это пор красота форм превратилась в нечто постыдное?

Глеб замкнулся. Мы впервые не поняли друг друга. Размолвка длилась недолго, но на чистоту наших отношений, наших помыслов легла первая легкая тень.

Я знаю, что сказала бы моя мама, узнав о моем желании поработать моделью.

–  Алиса! Зарабатывать телом - удел тех, у кого недостаточно ума. Неужели Бунин и Толстой не воспитали в тебе внутреннего достоинства, которым отличались лучшие русские женщины?!

Что на это возразишь? Я так и не смогла создать для себя тот идеал женственности, которому могла бы соответствовать. Я создала скорее идеал любви, которую желала бы испытать.

Мужчина моей судьбы должен… Впрочем, я и этого не знаю.