–  Уволили, значит?

–  За пьянку, - тряхнув головой, признался Костя.
– Вся б-бригада бухает, а отдуваться пришлось мне о-одному!

Глинский сочувственно хмыкнул:

–  Беда!

–  В-выпить не на что!
– пожаловался парень.
– Жена у-ушла. Взаймы никто не д-дает. Я бутылки со…собирал, да бомжи прогнали. Это и-их… промысел. Слышь, дай глотнуть, а?

Он судорожно икнул. Глинский с выразительным вздохом налил ему неполный стаканчик. После водки Косте полегчало, язык перестал заплетаться, глаза его чуть прояснились, но все его внимание по-прежнему поглощала бутылка.

–  Почему пить начал?
– спросил «инженер».
– Жизнь тяжелая?

–  Да так, - махнул рукой Синицын.
– Я хотел в шахматы играть, ну, это… профес-сионально. Не вышло. Ума не хватило! А кроме шахмат, мне все… по барабану.

«Опять шахматы!
– отметил Глинский.
– Это неспроста». И решил прощупать почву:

–  А Виктор тоже любит играть в шахматы?

–  Не-а… я его учил, учил, да без толку. Не каждому это дано. Зря я ему шахматы подарил… Он их все равно забросил.

–  Я тоже шахматами увлекаюсь, - соврал Глинский.
– Забава интеллектуалов!

–  Во! А я что говорю?
– оживился Костя.
– Для шахмат мозги надо иметь. Это тебе не д-домино!

–  И часто вы с Виктором играли?

–  Иногда. А потом перестали. Мы на рыбалку ездили и Витькины шахматы с собой брали. Ну, один раз повезло нам: поймали щуку, уху сварили на костре… Как не выпить? Под хмельком решили сыграть партию - кто проиграет, тот будет котелок мыть. Не помню, чем рыбалка закончилась… - Он протянул «инженеру» стаканчик.
– Налей еще!

Костя выпил водку одним глотком и замолчал.

–  А в шахматы кто выиграл?
– спросил Глинский.

–  Не помню… как отшибло. Больше мы не играли.

–  Поссорились, что ли?

–  Не-а… просто мы тогда несколько фигур того… потеряли на речке.

–  А твои шахматы?
– удивился Глинский.
– Тоже потерялись?

–  Мои?
– Парень долго смотрел на «инженера», пытаясь сообразить, чего тот от него хочет.
– Так… я только и ездил к Витьке. А он ко мне - ни ногой. Они с моей женой не поладили, друг друга терпеть не могли. П-прямо как кошка с собакой!

Костя налил себе еще, Глинский не возражал. Вот и выяснилась тайна исчезновения шахматных фигур Виктора: он их потерял на рыбалке, будучи в подпитии. Никакого колдовства! И все же не мешает уточнить.

–  Значит, с тех пор вы в шахматы не играли?
– спросил Жорж.

Костя поднял на него припухшие глаза.

–  Нет. Хотя… постой, кажется… один раз было…

То, что услышал дальше Глинский, заставило его глубоко задуматься. Он дал Косте пятьсот рублей, бутылку - с собой - и проводил его до автобуса.

В каждом жесте и действии краснощекой сиделки чувствовались сноровка и богатый опыт. Она сама знала, что требуется больной, и умело справлялась со своими обязанностями.

–  Учитесь, деточка, - говорила она Грёзе.
– Вдруг понадобится?

После смерти Варвары девушка все внимание переключила на Полину Прокофьевну. Та находилась в полузабытьи, один глаз у нее перестал открываться, губы свело, вряд ли она была в состоянии кого-либо узнать.

«Неужели это она… убила?
– подумала Грёза и тут же устыдилась.
– Человек тяжело болен, а мне черт знает что лезет в голову!»

Сиделка считала выздоровление Полины маловероятным и спокойно, обыденно поделилась своим мнением с девушкой.

–  Вряд ли старушка встанет, - заявила она.
– Организм изношенный, воля к жизни утеряна. Видишь, какое у нее лицо тусклое? Верный признак скорой смерти. Уж я-то знаю, у меня глаз наметанный.

Грёза заплакала.

–  Ты что горюешь?
– удивилась сиделка.
– Для нее смерть - желанное избавление! Поверь. Каково так-то - бревном лежать да под себя ходить?
– Она понимающе закивала, когда Грёза зажала уши: молодая еще, горячая и глупая - птенчик желторотый. И добавила: - Господь милостив к праведникам!

–  А… к грешникам?

–  Давай помолимся, - вместо ответа предложила сиделка.
– Легче станет и нам, и ей. Пусть отходит с миром.

Грёза плакала и плакала, пока не обессилела. Сделка накапала ей лекарства, поднесла.

–  Выпей! Нервы-то и у молодых не железные. Она тебе кто? Бабушка?

–  Нет. Соседка.

Девушка не стала вдаваться в подробности, ей вообще не хотелось говорить. Сиделка вздохнула.

–  Хочешь чаю?
– спросила она.
– Крепкого, с сахаром? Пойду приготовлю.