Вереница машин тронулась, Глинский свернул к частной медицинской фирме, снабжавшей квалифицированными сиделками всех, у кого возникала в том нужда и имелось достаточно средств, чтобы оплачивать их услуги. Припарковавшись на аккуратно прибранной площадке перед зданием с красным крестом на вывеске, он позвонил на домашний номер Субботиной. Трубку сняли не сразу, ответил мужской голос:

–  Слушаю.

Голос объяснил, что Грёза только что уснула и будить ее не следует. Глинский не стал настаивать.

–  Я привезу сиделку для Полины Прокофьевны, - сказал он.
– И оплачу ее услуги на неделю вперед. Так что о деньгах не беспокойтесь.

–  Ага, - недовольно буркнул голос.

–  А что с похоронами? Кто этим занимается?

После короткого молчания прозвучал недвусмысленный ответ.

–  Ну, я… и Курочкины.

«Значит, никто, - подумал Жорж.
– Я так и предполагал».

–  Родственникам сообщили?

–  Угу…

«Не сообщили, - констатировал Глинский.
– Да и где их искать, родственников? Старушка, вероятно, была одинокой».

–  Вы не против, если я подключусь?
– предложил он.
– Соберу необходимые бумаги и оплачу церемонию?

–  Ваша помощь будет кстати, - оживился голос.
– Я с работы отпросился только на завтра, а на Курочкиных надежды мало. И с деньгами у нас… негусто.

–  Хорошо, я понял.

Глинский вздохнул и вышел из машины, зашагал по вымощенной серой плиткой дорожке к зданию фирмы «Милосердие».

Через двадцать минут он уже вез к Полине сиделку. Дородная розовощекая дама неопределенного возраста расположилась на заднем сиденье и засыпала его вопросами. Сколько лет пациентке? Каков диагноз? Кто будет заниматься закупкой медикаментов?

–  Выясним все на месте, - сказал Глинский, и дама замолчала, глядя в окно.

Он остановился у самого подъезда, вышел первым и галантно подал даме руку. Та одарила его смиренной улыбкой.

–  Ведите меня к больной, - проворковала она, и ее щеки, и без того румяные, покраснели еще больше.

«Ее пышущий здоровьем вид, вероятно, оскорбляет страждущих, - подумал Глинский, распахивая перед сиделкой дверь парадного.
– Интересно, сколько ей лет? Может, сорок, а может, и все пятьдесят».

–  Прошу.

В коридоре их ждал Лопаткин. Он молча протянул Глинскому ключи и побежал на работу.

Сиделка сразу отправилась к Полине Прокофьевне и, едва переступив порог квартиры, принялась за работу. Сотрудницы «Милосердия» славились отменной выучкой, и розовощекая дама подтвердила репутацию фирмы. Она прочитала назначения лечащего врача и вручила Жоржу список лекарств.

–  Мне понадобятся еще шприцы и системы для капельниц, - добавила она.
– Я здесь дописала.

Глинский кивнул. Ему необходимо было увидеть Грёзу. Разбудить ее, что ли? Жалко.

Но девушка уже проснулась, вернее, ей так и не удалось крепко заснуть. Снедаемая тревогой и страхом, она то проваливалась в дрему, то, охваченная безотчетным волнением, открывала глаза и прислушивалась. Шум подъезжающей машины, топот ног и голоса в коридоре заставили ее подняться, привести себя в порядок и выйти. Неужели Полине стало хуже? У нее отлегло от сердца при виде Глинского. Рядом с ним ей становилось спокойнее, что бы там Виктор ни говорил.

Он поздоровался, поразившись ее бледности и лихорадочному взгляду. Объяснил:

–  Я привез сиделку. Чтобы облегчить вашу участь.

Она минуту молча смотрела на него, потом спросила:

–  Как Варвара? Ее… привезли?

–  Завтра. Я звонил в морг. О ней позаботятся, - успокаивающе произнес Жорж.
– Вы хоть немного отдохнули? Нам надо поговорить.

Она сглотнула и показала рукой в сторону своей двери:

–  Идемте.

В ее квартире стоял запах свежезаваренного чая и валерьянки. Плюшевые шторы в гостиной были задернуты. Кот сидел на спинке дивана и усердно умывался.

Грёза опустилась на краешек стула, положив руки на колени.

–  Что… что вы хотите?

–  Господин Ирбелин… покорнейше просил передать вам вот это, - с комичной интонацией вымолвил Жорж. И протянул ей футляр с браслетом.

Она оставалась безучастной, глядя куда-то сквозь него, на шторы и - дальше.

–  Вы даже не посмотрите?

–  Что там?
– из вежливости спросила Грёза.

Глинский открыл бархатную коробочку, и синие топазы тускло блеснули в полумраке комнаты.