Шрифт:
Княжна не шевельнулась. Князь, кряхтя, склонился, зацепив каблук правого сапога за носок левого, стащил его. Потом и левый стянул, запнул оба под лавку.
— Потуши свечи, — молвил, начиная стаскивать с себя кунтуш.
— Зачем? — пролепетала Предслава, со страхом глядя на здоровенного, как гора, князя.
Видимо, страх ее перед этой тушей, готовящейся навалиться на нее, понял князь.
— Не бойся, милая, — молвил почти нежно. — Копна же мышку не давит.
Потом, свершив все, чего хотел и как хотел, лежал умиротворенно, прижимая к груди маленькую головку княжны, гладил шелковистые волосы ее, по-отцовски утешал плачущую:
— Ну что ты, дочка? Это давно должно было свершиться. Давно. Не бойся, я тебя не брошу. Ну, перестань. Теперь зато тебя никто тронуть не посмеет. Никто. Узнают, что ты моя, и близко подойти побоятся. Ты теперь под самой надежной защитой. Не плачь.
Ярослав принял митрополита Иоанна с честью, согласно высокому чину его. Но когда услышал, с чем он пожаловал, нахмурился и отрезал твердо:
— Меняться не буду.
— Почему, сын мой?
— Потому что на Буге я предлагал ему обмен, он отказал. А ныне мой черед, отец святой. И я отвечаю его словом: нет.
— А чем ты предлагал меняться на Буге?
— Не важно чем. Важно, что получил отказ от Болеслава. Так что прости, святый отче, это наши мирские дела. И ты бы лучше не ввязывался в них.
— Ну, как же, сын мой, они ж, поляки, грозятся стоять до тех пор, пока ты не воротишь эту княгиню.
— Пусть стоят. Мне-то что? Не мне же кормить их!
— Но как ни крути, Киев же тебе не чужой, сын мой.
— Ныне он Святополков. Вот пусть он и ломает голову, тем более что княгиня эта его жена.
— Но как же мне ворочаться-то, сын мой, без твоего согласия?
— Почему без согласия, отче? Я согласен. Пусть приезжает сам Святополк, и я ему из рук в руки передам его сокровище.
— Но ты же понимаешь, — вздохнул Иоанн, — что на это никто не пойдет. А напрасно ты, Ярослав Владимирович, сестрами рискуешь. Напрасно.
— Почему я ими рискую, а не Святополк? Они же у него в руках.
— Болеслав Предславу уже в наложницы взял.
— Ну, а чем я-то могу помочь? — пожал плечами Ярослав. — Ежели она в наложницах, так это уже не изменишь, да и он теперь ее не отдаст. А Доброгнева еще малютка, ее-то, надеюсь, ни Святополк, ни ты не отдадите в наложницы.
— О чем ты говоришь, князь, Бог с тобой, — замахал на него руками старец. — Эх, какие вы все упертые, сын мой. Ничем-то вас не проймешь.
— Это точно, — усмехнулся Ярослав. — Церкви лучше в наши дела не ввязываться. С Богом-то будет легче срядиться, сподручнее.
Грустен и печален сидел митрополит Иоанн. Ох, горька была чаша, поднесенная ему Рюриковичами, не смирившимися, колючими.
И горька и глубока — не испить.
Опять мимо…
Святополк призвал к себе Волчка и говорил с ним с глазу на глаз:
— Ты знаешь, старания тестя ни к чему не привели. Ярослав не согласился на обмен, может, ее уж и в живых нет. — Князь задумался, помолчал, глядя в окно, и продолжал: — Вот и решил послать тебя в Туров.
— К княгине?
— Нет. К Ладе.
— К Ладе? — вытаращил глаза Волчок. — Она уж, поди, старухой стала за столько-то лет.
— А я помолодел? Да?
— Не помолодел, конечно. Но ты мужчина, а она баба.
— Ладно, не зубоскаль. Кроме тебя, никто ее не знает. Поезжай и уговори, по-хорошему уговори.
— Я уж уговаривал ее по-хорошему, — почесал Волчок лоб. — Не помнишь, чем это кончилось?
— Тогда все мы были молоды и глупы.
— Ты думаешь, она сидела и ждала тебя?
— Ничего я не думаю, ничего не знаю. Но из сердца выкинуть не могу. Съезди узнай. Ежели она там, уговори. Возьми вон калиту, там более двадцати гривен, одари кого надо. Ежели она у кого в холопах — выкупи.
— Гривны, это хорошо. Но мне надо и гридней хотя бы с дюжину. От Туровской дороги у меня еще и доси шишка на затылке торчит. Разбойная сторона.
— Возьми гридней сколько надо. Да им-то не говори, зачем едешь. Не вздумай вместе с ними к Ладе явиться. Оставь их в крепости. И коли она согласится, для нее попроси у матери добрый крытый возок. И вези как княгиню. Слышишь?
— Слышу. Не глухой, — отвечал Волчок, забирая со стола калиту с кунами. — Эх, Святополк Ярополчич, Святополк Ярополчич.
— Чего эх-то?
— Да я б на твоем месте уже б десять Лад заимел.
— Помолчи, ежели ничего не понимаешь, дурак. Исполни хоть то, что на твоем месте положено. Какой ярый, десять Лад ему подавай. Езжай — и через десять дней чтоб в обрат был.