Ждан был доволен, что подцепил-таки Лихого, не сказав ни одного срамного слова. Ишь, нашел, над чем насмешничать, борода с ворота, ума с прикалиток.

А Лада все кричала и вдруг как обрезала. Затихла. Ждан встревоженно поднялся с кукорок, уставился на клеть: что там случилось? А оттуда детский писк послышался. Слава Роду, родила, кажись.

Из холодной клети выскочила жена, увидела Ждана:

— С внуком тебя, отец.

— М-м-мальчик?

— Парнище длинше локтя мово.

У Ждана ослабли коленки, невольно присел и заплакал.

— Да ты что, старый? Радоваться надо.

— Так я и радуюсь, — лепетал Ждан, отирая рукавом глаза. — Мне Ладуня свет озарила, умница моя. Так и наречем парня-то Светозар.

— Где колыска-то? Давай излаживай.

Ждан кинулся в сарай, где в углу пылилась детская люлька, в которой все девки его качались. Сам когда-то изготовил, за все время пришлось лишь раза два сменить холщовый низ, поскольку от мочи, которой его щедро поливали детки, он попросту сгнивал. Деревянная основа-рама люльки еще была крепка, и низ еще дюж. Ждан выбил пыль, обтер колыску соломой и, вырубив подходящую слегу, пошел в избу. Там просунул слегу под потолком возле печной трубы, вставил конец ее в давно приготовленное гнездо под потолком на печке, так что другой конец оказался как раз под потолком посреди избы. К нему Ждан прикрепил люльку. Качнул ее слегка, слега хорошо пружинила.

Тут же подбежала Нетреба:

— Тятя, дай мне покачать.

— Нельзя люльку порожнюю качать.

— Почему?

— Ребенку в ней спаться не будет. — И, дернув Нетребу за нос, сказал, не скрывая радости: — Теперь в ней будет наконец-то мужик спать, мой будущий поспешитель.

— А когда его в люльку положат, мне дадут покачать?

— Тогда будет можно. Все еще накачаетесь.

Жена принесла новорожденного показать деду. Ждан с восторгом смотрел на красное личико ребенка, торчавшее из пеленок.

— Разверни, — попросил жену.

Та уложила ребенка в люльку, развернула в ней уже. Проворчала:

— Все не веришь, старый.

— Так ты ж до скольких разов меня одурачивала. Ага-а, все при нем. Теперь заверни парня. А как там Лада-то?

— Отдыхает. Намучилась.

— Пойду к ней.

— Не ходи. Не тревожь.

Но Ждан ничего не ответил, отправился в холодную клеть. Лада лежала на ложе, прикрытая шубой, бледная, осунувшаяся. Взглянула вопросительно на отца.

Ждан встал на колени, заговорил, едва сдерживая слезы:

— Ладушка, милая, прости меня, старого дурака. Прости.

— За что, тятя?

— За все. За то, что сердце держал на тебя. Спасибо тебе, парня нам родила. Спасибо, милая. Подымем парня-то, ого-го. Я из него первеющего лодийщика сделаю. А про Василия того не думай, плевали мы на него.

— Я не думаю, тятя.

— Ну и умница. Ну и умница. Я сына-то Светозаром нарек. Ты согласная?

— Согласная, тятя, — прошептала Лада, и что-то наподобие улыбки появилось в уголках ее губ. — Красивое имя.

— Вот именно. Свето-зар, — повторил раздельно Ждан. — Как бы светом нас всех озарил. Ну, я побегу. Отдыхай.

Ждан вышел из клети. Радость распирала его, хотелось бежать по улице и кричать о своем счастье. Но сдерживался Ждан, знал — об этом нельзя суесловить, Чернобог услышит, навредить может.

«Ай умница, Ладуня, в комоедицы как раз родила! Ай умница!» — думал Ждан, бегая по двору, едва не приплясывая.

Женитьба Святополка на польской княжне не смогла вычеркнуть из памяти его купальскую любовь. Лада часто снилась ему, такая теплая, нежная, что сердце его замирало от блаженства. Но стоило проснуться — куда все улетучивалось? Радом, посапывая, спала Ядвига, к которой ну никак не лежало его сердце. Нет, она была красивой, и даже очень, величественной, как и положено княгине, но в ней напрочь отсутствовало то, чего в избытке было у той простой девушки Лады, чем она и очаровала юного князя. Он помнил, как тогда ночью они, задыхаясь от поцелуев, сливались в одно существо, растворялись друг в друге. С Ядвигой же в редкие мгновения близости они как бы отбывали какой-то обязательный урок, отдавали дань природе холодно и бесстрастно.

И вообще ему скучно было с ней, даже в общении. Оттого, наверное, вскоре после свадьбы Святополк часто стал выезжать на ловы, где с охотниками и кличанами [89] ему было и веселей и интересней. А ночевки в лесу под звездами напоминали ту купальскую ночь, которую уже не суждено было забыть ему до скончания живота своего.

Княжий ловчий Еловит всегда находил для князя хорошие места, где можно было добыть зверя, не тратя много сил на поиски и преследование. Пока княжич был слишком юн, Еловит учил его охоте с соколом на птицу — уток и перепелок. Такие ловы не представляли для отрока почти никакой опасности, лишь будили охотничий азарт.

Голова сокола прикрыта кожаным колпаком, и он ничего не видит, оттого, наверное, накрепко впивается когтями в рукавицу. Но вот почти из-под ног коня вспархивает перепелка, и ловчий, едущий сзади, кричит:

— Пускай!

Княжич срывает с головы сокола колпак, тот почти мгновенно ловит острым зрением летящую птицу и срывается с рукавицы. И словно стрела устремляется вслед, бьет жирную перепелку и, закогтив, опускается с ней на землю.

Княжич готов прыгать в седле от увиденного. Он подъезжает, соскакивает с коня и, следуя советам ловчего, надевает на сокола колпак, а потом осторожно начинает забирать из его когтей добычу.