— Так, княже, истинно.

— Хан — враг Руси! — сдвинув брови, глухо вымолвил Александр. — Грозит он гибелью Новгороду и людям новгородским… Легче мне поднять меч на хана, чем пить с ним чашу дружбы.

— Узнаю твой голос, Александр Ярославич, — с прежним спокойствием произнес Федор Данилович. — И я бы так молвил. Твое слово — слово витязя. Но слово витязя — не княжее слово, — боярин немного повысил голос, выдавая тем, что речь Александра его взволновала. — Честь и гордость князя в мудрости, в чести земли своей. То, что горько принять витязю, князю может стать нуждою неотъемлемой. Великий князь Ярослав не советует тебе искать распри с ордынянами, и дружба с ними не в пору. Но сильна Орда. Не настало время, не накоплены силы Руси, чтобы выступить противу.

— Не стать ли, болярин, нам улусниками ханскими? — нетерпеливо, с обидой в голосе, перебил Даниловича Александр. — Не пойму тебя нынче.

— А я ведь не загадку, простое слово молвил, Александр Ярославич, — сказал боярин. — Хан далеко. Слышно, переступил он рубежи угорские. Грозит нам? Да. Но не он поднял сегодня меч на Новгород, а латинские крестоносцы.

— В чем твой совет? — все еще недовольно, но без прежней горечи, спросил Александр. — Отпустим с добром и волей ордынянина, что молвят люди? Не по праву ли назовут нас улусниками?

На губах Федора Даниловича показалась усмешка.

— Долга беседа предстоит, Александр Ярославич. Вели принести меду чаши. И я краснее молвлю, и тебе легче слушать.

Александр хлопнул в ладоши и велел отроку, вбежавшему на зов, принести мед.

— С юных лет твоих знаю тебя, Александр Ярославин, — начал боярин, пригубив чашу. — Быстр ты в делах и умом зорок, ведаешь без моего совета: постоим перед латинскими крестоносцами — обережем веру, язык свой и обычаи, не постоим — хуже ордынской брани примем беды от латынян. Жесток хан, не жалеет он крови, но то, что приняли от немецкого лыцарства на Западе славянские племена куронов, лютичей и прусов, по лютости своей горше ордынского разорения. Захватывая чужие земли, лыцари истребляют мужей, жен, старцев и младенцев; никому нет пощады. А церковь римская благословляет страшные дела их как подвиг. Отцы и учители церкви латинской, вроде цистерианца Бернара и Клерво, призывают к истреблению племен славянских, не подчинившихся Риму. Того ли ждать? Не лучше ли нам не злом отвечать хану, а крепить силу, искать свои выгоды, чтобы одолеть врага, который стоит у рубежа?

Федор Данилович умолк. Александр поднял голову.

— Сказывай все, болярин! Будет ли мир на Новгороде?

— Не всякий мир хорош, княже, — помолчав, снова заговорил Федор Данилович. — Прими ряду вотчинников, княжи на всей воле их — люб станешь всем, кто кичлив богатством своим и родом древним. Но затем ли принял ты княжение новгородское, чтобы потворствовать хитростям вотчинников, у которых одна забота — не иметь головы над собой, жить в отколе, не держать ответа ни перед Русью, ни перед великим князем? Власть княжая выше власти боляр, Александр Ярославич. Князь ограждает вотчинные права от непокорных смердов и холопов, от тех, кто ищет греха против болярина своего, но суд судится княжей, а не болярской волей. Князю, а не болярам судить тяжбы и протори вотчинные, ведать кормление воеводское и блюсти войско. Не совету господ быть головою и владыкой на Новгороде, а князю. Но сильному князю не ведать мира с верхними. Опора ему не вотчинное болярство, а город, гостиные и ремесленные братчины. Опираясь на город, утверждали в Суздальской земле княжую власть противу старых боляр прадед твой князь Юрий Владимирович, и дед Всеволод Юрьевич; и тебе так жить, Александр Ярославич.

— А посол ордынский? Отпущу его с миром — не люб стану и городу, и гостиным и иным людям, — Александр повторил тревожившую его мысль.

— Может, и не люб, но тем ли решится спор? Встанет против тебя Новгород, будет искать брани, тогда не совет господ, а ты положишь гнев свой на Новгород. Года не минет — будут просить тебя новгородцы к себе на княжение, на твоей воле.

— Одумаются аль люб буду? — недоверчиво произнес Александр.

— Не одумаются и не люб, ливонские меченосцы тебя заступят.

— Не жду того, да и ты давно ли иное говорил?

— Противу твоей воли заступят, — повторил свою мысль боярин. — Не влюбе меченосцам встреча с тобой и твоими полками, а уйдешь из Новгорода — меченосцы станут у Пскова.

— Так ли? Помню, в былую пору, когда Орда воевала Владимир, ты, болярин Федор, советовал мне не покидать Новгорода. Говорил, что уйду с дружиною, а вотчинники сговорятся с ливонскими лыцарями, откроют им ворота.

— Говорил, Александр Ярославич, — согласился Федор Данилович. — И нынче сказал бы, да сила наша выросла и Новгород по-иному думает. Нынче поход свеев и то, чего ищут меченосцы, тревожит вотчинников, а особливо тревожит владычный двор. Меченосцы не закроют глаз на то, чем владеет святая София. Войдут в Новгород — встанут тогда их замки на вотчинных и владычных землях. Оберегая себя, поклонятся тебе вотчинники.

— Исполнится твое слово: честь и хвала тебе, Федор Данилович, — сказал Александр и, помолчав, добавил — Но быть ли тому? Уйду из Новгорода, не станется ли горше рознь на Руси?

— Нет, Александр Ярославич. Не будет сильной княжей власти и единой воли на Руси, быть и розни. Дед твой, Всеволод Юрьевич, много положил трудов на укрепление Суздальской земли, на собирание под своим стягом земель дальних и ближних. Детям своим, внукам и правнукам завещал он продолжать дело его; был бы велик род Юрьев в потомках. Не люб тебе мир с ханом и мне не люб. Но прими, дай мирную грамоту, огради себя и Новгород. А как дать ту грамоту, вели мне о том говорить с послом хана. Улещу ордынянина.

Дадим обещание, а после нам судить — на чьей воле быть миру.

— Хитро мыслишь, болярин.

— По делу толк, по делу и спрос, — ответил боярин. — Тебе, княже, оберегать и крепить княжее дело на Великом Новгороде. Ты не писал ряды, ныне волен принять ее по обычаю, волен отвергнуть. На даре с волостей живут в Новгороде князь и дружина по старым обычаям, и в даре обычай мы не преступили. Нет в земле Новгородской ни вотчин княжих, ни холопов.

— В том зло и печаль, болярин, что на даре с волостей живем в Новгороде. Не пора ли брать вотчины, холопов садить в них и половников? А поступим так — не миновать распри.